Вскочив на одно колесо прицепа, Семен закричал:

— Товарищи! Мы не должны откупаться от нечисти человеческими жертвоприношениями. Ведь это же дикость, это абсурд…

— Ага, вот боднул бы тебя рогом черт в чулане, увидел бы абсурду… — отвечали ему.

— Но поймите же, принося им жертвы, тем более человеческие, мы делаем эту нечисть еще сильнее! Вот у Дмитрия Вениаминовича спросите! — крикнул Семен, заметив в толпе знакомое пенсне и бородку. Он помог старому учителю взобраться на помост.

— Сограждане, — сказал Передрягин, — в жизни нашего города наступили трудные времена. Мы давно ожидали их, давно к ним готовились, в уме рисовали себе ужасы гражданской войны, террора, военной диктатуры, переворота, анархии и разрухи, словом ожидали мы чего угодно кроме того, что случилось. Так, впрочем, всегда и бывает. Что же произошло, дражайшие букашинцы? А ничего особенного — просто изменились законы природы.

В толпе заволновались. Передрягина плохо слушали, потому что у каждого на уме был лишь один вопрос: кого выдать змею на съедение? — и один ответ: лишь бы не меня. А старик надрывался, жестикулировал и объяснял:

— Между двумя Вселенными, она из которых наша, а другая — населена плодами нашего воображения, если хотите, ирреальный мир, мир сказки, иллюзии, воображения, — между этими двумя мирами до того сосуществовавшими вполне обособленно, образовалось отверстие размером с наш город и его окрестностями. И потому не все обычные у нас законы природы в этой зоне действуют, то есть вода стала вязкой, спирт потерял пьянящие качества, электричество — не действует, а наши страхи и вера возымели недюжинную материальную силу. Потому-то мы и страдаем, что силой своего воображения создаем различных чудовищ. Мы не должны поддаваться иллюзиям…

— Да, тебе легко говорить, козел старый, — крикнули ему из толпы, — а вот попер бы на тебя змей о трех башках, поглядели бы мы, как ты запел бы.

— Ой, родненькие! — вдруг взвизгнула какая-то баба, — а что если змею тому Еремкиному бузыкинскую шалашовку отдать? Пусть кормится, если не подавится.

— И правильно, этой сучонке и смерть собачья! — поддержали ее.

— Правильно! — хохотали в толпе, — пусть перед чертом ляжками сверкает.

Толпа оживилась, захохотала, загомонила, нарисованная общим воображением картина девушки с задранной юбкой и раздвинутыми ногами материализовалась, повисла в воздухе и тихонько растаяла, поскольку внимание толпы ненадолго переключилось на Семена. Молодой человек влез на помост и заорал:

— Ти-хо! Вы что ж это такое делаете, граждане букашинцы? Вы что же, не понимаете, что эти призраки сейчас за нами всеми настоящую охоту устроили? Они же только и ждут, чтобы человек им поддался, прекратил моральное сопротивление, и вселяются в его тело! И в новом мире, законами которого они владеют, им будет возможно делать что угодно, мы же с вами будем обречены на вымирание!..

— И так мрем почем зря, — бросил кто-то. — Отдадим, авось зверюга больше жечь не будет.

— И шалав в городе поубавится.

— Давайте, бабоньки, снарядим ее получше, и пусть ею бес тешится.

Поддержать Семена решился только подполковник Горелов, но в обоснование своей позиции он привел столь витиеватые, заковыристые и разнообразные сексуальные образы, что, не дослушав его, людская толпа повалила, покатила, понеслась к старой баньке. Семен попытался встать у нее на пути, хватал кого-то за руки, что-то объяснял, доказывал, но его обходили стороной, а потом один из заплечинских парней съездил его нунчакой по голове, и Семен без чувств рухнул в придорожный бурьян.

Семен очнулся от сильной боли в затылке и огляделся. Он находился в своей спальне, в большой, скрипучей железной кровати с никелированными спинками и был накрыт удушающе жаркой периной. Голова его была перебинтована, тело было слабым и ватным. Он прислушался. На кухне слышалось позвякиванье посуды, оттуда тянуло чем-то вкусным, похоже было, что мама Дуня наладилась печь пироги.

«Мамочка… — с теплотой и нежностью подумалось Семену. И тут же вспомнилось: «Ох вы, матушки мои…»

С этой минуты он уже не спал. Мозг его включился в работу и мобилизовал тело на скорейшее восстановление сил. Медленно, стараясь не производить ни звука, он повернул голову. Ставни были плотно закрыты. А что за ними? Можно было не напрягать воображения — там та же картина, которая виделась ему в давешнем сне: поразительные многоярусные улицы, высоченные пики домов-сталагмитов, вырастающие из пустоты и пустотой же завершающиеся, зеленый лес грандиозных зданий, соединенных висячими мостами, под которыми букашинские строеньица были что трава. Возможно, они б и далее могли так сосуществовать, захолустье мира реального со столицей мира потустороннего, если б в могучей пространственно-временной плотине, разграничивающей эти миры, не образовалась трещинка.