— Сакромонт, — взмолилась она, — вели своей рабыне составить мне компанию. Мне уже нет мочи сидеть за столом. Я, по крайней мере, покажу ей наш зал.

Мавр улыбнулся юной хозяйской дочке, она зарделась, как маков цвет. Он аккуратно тронул меня за локоть. Я выбралась из-за стола и последовала за девушкой. Ее свободное зеленое платье, на узенькой талии схваченное золотистым поясом, создавало прекрасный фон для рассыпавшихся по ее прямой спине рыжевато-медных волос, в которые робко вплелась нитка бус. Девушка обернулась и улыбнулась мне. При свете факелов я увидела ее светло-карие глаза, казавшиеся в сочетании с ее медными волосами почти апельсинового цвета, столь необычные и столь прекрасные, мерцавшие из-под черного леса ресниц. Я заулыбалась в ответ.

— Элена, — она ткнула в меня пальцем, затем взяла мою руку и приложила мой палец к своей груди, — Беренгария.

— Это камин, — показала девушка на огромный потенциальный источник тепла, расположенный у стены, противоположной входу.

— Ка-мин, — повторила я.

— Это наш герб, — и девушка гордо указала на большой герб, висевший на стене правее камина.

На фоне большой горы изображалась зубчатая башня, видимо, символизировавшая замок; перед ним — крестообразный меч острием упирался в нижний выступ герба, а над горой взошла восьмиконечная звезда, окруженная сияющим ореолом. Герб венчал портал еще одной двери, противоположной той, через которую мы вошли. На стене слева от камина я узнала герб Кастилии.

Я рассматривала зал, стоя спиной к камину. Длинный массивный стол, за которым разместилась шумная компания, располагался вдоль стены справа от нас. Стена эта содержала четыре узких округлых окна, по моим подсчетам, с видом на крепостную стену и склоны холма. Окна противоположной стены (их было три) оказались двустворчатыми и, вероятно, выходили во двор замка. Пролеты между окнами по обеим стенам украшались разными гобеленами, маленькими коллекциями оружия или музыкальных инструментов. Вдоль стены слева от нас протянулся еще один стол, столь же массивный, под которым стыдливо прятались деревянные лавки, ибо сегодня он пустовал. Наличие же его здесь говорило о том, что сегодня представлено не самое полное собрание обитателей и гостей замка. Между двумя стола-ми оставалось обширное пространство, достаточное, скажем, для танцев, игр и состязаний с большим количеством участников.

Освещался зал факелами, которые частично держались слугами, а частично торчали в креплениях на стенах. На столе стояли три канделябра для нескольких свечей. Вот она романтика, собственной персоной! Хорошо бы окунуться в эту атмосферу на время и вернуться домой.

Благодаря девушке, я с удовольствием осмотрела зал и охотно подвигалась. Девушка заговорщическим шепотом продолжала обучать меня своему языку. Я изо всех сил старалась быть прилежной ученицей. Вдруг лицо моей собеседницы озарилось улыбкой, она оживилась и за руку потащила меня к столу, где что-то прошептала отцу. Тот заулыбался и три раза постучал кубком по столу, призывая всех к тишине.

— Моя девочка хочет спеть для вас, — объявил он.

Постепенно гомон стих. Девушка вышла на середину. Неожиданно, словно из-под земли, возле нее возник какой-то юноша с музыкальным инструментом, напоминавшим не то лиру, не то гусли. Он ударил по струнам, и девушка запела тоненьким звонким голоском заунывную песню. Закончив, она дождалась возгласов одобрения. Ее брат поднес ей кубок вина, она пригубила напиток, вернула кубок молодому рыцарю и шепнула что-то музыканту. Он сменил «лиру» на дудочку и зазвучала озорная, правда, довольно однообразная и незамысловатая песенка.

И вновь — взрыв одобрительных криков. Неожиданно Беренгария схватила меня за рукав, притянула поближе к музыканту и воскликнула:

— Пой!

Не понять, конечно, было невозможно. Я попробовала отказаться. Все загалдели, захлопали в ладоши, забарабанили кубками по столу.

— Спой! — хохоча, кричал дон Ордоньо.

Ему вторили остальные, уже почти скандируя. Донья Эрменехильда подошла ко мне и ласково погладила меня по плечу:

— Не смущайся, спой.

Я в панике взглянула на Абдеррахмана. Он смотрел на меня, серьезный и невозмутимый. Мне почудилось, что он смотрел на меня осуждающе или изучающе. Я огорчилась почему-то, почувствовав, что теряю его доверие. Я вспомнила его слова: «А уж от того, как человек себя поведет, зависит мое дальнейшее к нему отношение». Однако я не то увидела, не то захотела увидеть, как мой «повелитель» ободряюще кивнул мне и слегка улыбнулся.

И я сдалась. Я тихонько напела музыканту мотив, он тут же подхватил на «лире», и я запела одну из самых тоскливых и красивых русских песен, стараясь вложить в голос всю мою отчаявшуюся душу.