— Но я не держу тебя в плену, я не собираюсь причинять тебе зла, я лишь оберегаю тебя от опасности, — он повысил голос. — Как только ты объяснишь мне, где твой дом, я найду возможность вернуть тебя туда.
— Спасибо, — горько усмехнулась я. — Но я уже говорила тебе, что дом мой не столько в другом месте, сколько в другом времени — в будущем. Можешь считать меня сумасшедшей, но ты видел мою странную, на твой взгляд, одежду. Я разговариваю на странном для тебя языке. А мне точно также странно все в вашем мире, и в том числе то, как слуга твой обошелся со мной, а ты, в свою очередь, обошелся с ним.
Он пытался взять в толк мою тираду, а потом упрямо произнес:
— Слуг надо наказывать. Я не верю, что ты не наказываешь своих.
— У меня нет слуг! — отрезала я, давая понять, что разговор зашел в тупик.
Он как-то странно недобро посмотрел на меня, отошел к окну, и долго взгляд его был устремлен вдаль, словно он силился увидеть там мою страну. Затем он подошел ко мне, присел на корточки, чтобы быть вровень со мной, и отчетливо сказал:
— Я — не кошка! Я хочу тебе помочь. Да будет мне свидетелем Аллах!
Я пожала плечами и подумала, что, вероятно, я капризная, взбалмошная особа, если я не принимаю доброго отношения человека, который бескорыстно пытается мне помочь и безоговорочно верит мне.
— Скоро мы отправимся на обед к хозяевам, — он перевел разговор на другую тему. — Ты будешь считаться моей наложницей. Имя оставь свое. Ты чужеземка. Как к тебе отнесутся, я не знаю, но я сделаю все, чтобы тебя не обижали. Сейчас отдохни, а мне пора молиться.
Глава пятнадцатая ХОЗЯЕВА ЗАМКА
И к лютне тянется она, когда по кругу
Пускают чашу и глядят в глаза друг другу.
Вечером Абдеррахман поправил мое одеяние и попросил прикрыть лицо нижним краешком накидки. Оценив мой внешний вид и найдя его вполне убедительным, он распахнул входную дверь и велел следовать за ним. По винтовой лестнице мы поднялись примерно на пролет или вираж и остановились перед тяжелой дверью. Шепотом араб дал мне последние наставления: он посоветовал мне сделать вид, что я ничего не понимаю, и говорить на своем родном языке как чужестранка. Он просил меня не обижаться, если мне вовсе не позволят войти в зал, и не расстраиваться, если, позволив войти, меня не допустят к господской трапезе. Позднее, по возвращении, он обещал представить мне всяческие разъяснения. Сейчас мне следовало подождать у двери, пока он разведает обстановку. Он резко толкнул дверь, а я осталась стоять на темной лестнице. Сквозь оставленную Абдеррахманом щель в двери пробивалась узкая полоска света, и доносились голоса, возбужденно приветствовавшие его появление в зале.
— А-А! Это ты, заходи, — послышался смеющийся «бас». — Ты один?
— Один, — ответил араб.
— Ха-ха-ха, поговаривают, у тебя появилась подружка, — продолжал «бас». Ему вторил нестройный шум возбужденных голосов.
— Как быстро распространяются новости, ваша милость, — удивился Абдеррахман.
Многоголосый смех свидетельствовал о большом обществе.
— Уж не намерен ли ты скрывать от меня свою пленницу? — громогласно пожурил его «бас». — От меня — твоего благодетеля?
И «бас» снова разразился хохотом, а дружный смех поддержал «благодетеля».