Тогда я ещё не знал, на что способен сам.
В терапии уколов было назначено гораздо меньше. Зато там появилась их новая разновидность – подкожные, для введения инсулина. После больших внутримышечных иголок тоненькие подкожные показались игрушечными. Плюс я старался держать в голове «инсулиновую особенность»: если обычное лекарство измеряется миллилитрами, инсулин дозируется международными единицами. Для него есть специальные миниатюрные шприцы. Но вот именно такого шприца почему-то не оказалось, когда вошёл Ваня-Люся.
– Здорово, медицина! Нам бы уколоться, – прогрохотал великан.
– 64 единицы простого инсулина, подкожно, – пробормотал я вместо ответа, лихорадочно продолжая искать специальный шприц. Но лоток был пуст.
– Ну чё? Колоть будем или глаза пучить? – напомнил о себе Ваня.
Вызывающий тон пациента и нестандартная ситуация подтолкнули к сомнительному решению. Я взял самый маленький обычный шприц. Набирая лекарство, пытался вспомнить, какой объём жидкости будет похож на 64 единицы.
Вот столько. Нет, ещё чуть-чуть. Или хватит? Ещё капельку. Вот, вроде где-то около того…
Пока вводил инсулин под кожу плеча, подумал, что это плечо раза в два больше моего бедра. А уж насколько мощнее… Как-то само собой представился гражданин, попавший под эти ручищи… Дальше мудрить на грустную тему не захотелось. Я же нашёл выход, выполнил назначение. Значит, вперёд и долой сомнения!
Остальная работа уже не казалась сложной. Оставалось раздать таблетки туберкулёзникам и заглянуть к «полосатикам» (особо опасные носили робу в полосочку и содержались отдельно). После этого я рассчитывал передохнуть. Попить чаю. Посмотреть программу «Время». Заварив чай, я устроился возле чёрно-белого «Рекорда». Но не успел вникнуть в суть нового исторического решения Пленума ЦК КПСС, как в ординаторскую влетел Сашка:
– Всё, Склифасовский, тебе пи… ц!
Несмотря на неожиданность заявления, я почему-то в него поверил.
Сашка, задыхаясь от бега и важности информации, в лицах рассказал, что произошло. Когда после нашего ухода из терапии заключённые-больные готовились к ужину, Ваня-Люся как-то странно беспокойно себя повёл. А когда пошёл по малой нужде, всем телом грохнулся возле параши, едва не расколотив унитаз своей башкой.
– Похоже, ты с инсулином чего-то набодяжил! – заключил санитар и уставился на меня, как на обречённого.
Ситуация была понятна: доза инсулина оказалась гораздо больше необходимой. И вместо нормализации уровня сахара инъекция снизила его до критического, отправив Ваню в гипогликемическую кому. Спасибо, до летального исхода дело не дошло. Могучий организм справился. Однако лежание возле параши сильно задело самолюбие пациента. Со слов Сашки, в данный момент Ваня-Люся рассказывает сокамерникам, что он сделает со студентом, так опустившим его авторитет.
Самым безобидным из длинного перечня угроз было отрывание конечностей с последующим помещением их в конечный отдел пищеварительной системы. В остальное вникать не хотелось. Хотелось сохранить ноги на прежнем месте и побыстрее унести их отсюда. Видно, не судьба мне была поработать медсестрой.
С Сашкой порешили так: он молчит о происшествии в терапии. Я молчу об исчезновении спирта.
В больнице той я больше не появился.
На что другие тратили годы, на то мне потребовалось одно дежурство: на всю оставшуюся жизнь я усвоил основной принцип медицины – «Не навреди!».
Вагон-видеосалон
Лейтенант Побединский садился в поезд Мурманск – Москва в плохом настроении. Ехать предстояло не в столицу, а в Архангельск, где располагался штаб его десятой армии ПВО. Примерно на середине пути архангельский вагон цепляли к другому поезду, и он снова катил на север.