– Знакомься, спагетти а-ля колбасьон, – с неуместной торжественностью представляет свое блюдо мама.
Я прыскаю от смеха, и она тоже улыбается. Такой у нее дар: все самое скучное и обыденное превращать в веселое и интересное. Когда мы только переехали в эту квартиру, здесь были голые стены и пара матрасов на полу. Даже холодильника не было! Продукты висели в пакете за окном, и каждый раз мама позволяла мне тянуть за веревку, чтобы втащить их в комнату. В детстве это казалось настоящим приключением.
А еще она разрешала рисовать прямо на стенах. Помню, как я плакала, когда рисунки скрылись под обоями, а мама тихо прошептала мне на ушко: «Тс-с-с, может, их и не видно, но мы-то знаем, что они там. Это секрет». Секрет…
– Прием, Аполлон-1, запрашиваю стыковку!
Я вздрагиваю, а мама смеется.
– Макароны на вкус вполне ничего, так что я не принимаю твое мрачное настроение на счет моих кулинарных способностей. Проблемы в школе?
Я качаю головой и быстро запихиваю остатки макарон в рот, загребая вилкой, как экскаваторным ковшом. Мне совсем не хочется начинать разговор по душам. Совсем-совсем-совсем.
– Спасибобылооченьвкусно, – заверяю я с набитым ртом.
Мама грустно усмехается и убирает мою тарелку в раковину.
Остаток дня я слушаю музыку и листаю «Кубок Огня». Вечером мне становится немного одиноко, так что я, прихватив учебники, выглядываю из комнаты. Ксю спит в коляске прямо в центре комнаты, а мама сидит на диване, устало откинув голову назад. Выглядит такой худой и одинокой… Я осторожно сажусь рядом, чтобы не потревожить ее, но она и не спит. Поворачивает голову и смотрит на меня в полутьме долго-долго. А я на нее. Мы говорим без слов. И обнимаем друг друга без рук. Мама протягивает ко мне ладонь и осторожно касается пальцами синей прядки. Тело инстинктивно напрягается.
– Это что-то значит? – тихо спрашивает мама.
– Да, – так же тихо отвечаю я.
– Расскажешь?
– Нет.
Мама какое-то время молчит, и мне становится неловко.
– Извини, – робко добавляю я. – Это не потому, что я что-то скрываю именно от тебя. Просто я – это я.
Мама кивает.
– Ты ведь знаешь, что можешь мне все рассказать? – после паузы спрашивает она.
Сердце сжимается. Невысказанные слова подрагивают на губах, вибрируют, словно потревоженный улей. Я открываю рот, чтобы выпустить их на свободу, но не издаю ни звука. Я не могу. Просто не могу. А в следующий миг за дверью звенят ключи, раздается щелчок замка, и папа входит в квартиру. Момент упущен.
– Ку-ку! – громко басит он, не заботясь о том, что Ксю может проснуться.