— Центр везде более-менее, — пояснил я градоправителю. — Там же административные здания, а огребать никто не хочет — вот и стараются образцовый порядок по мере возможности поддерживать. Окраины при этом предоставлены сами себе, раз в пятилетку обретая, например, асфальтированную дорогу или пяток фонарных столбов. Я понимаю, Леонид Яковлевич, что выделяемые городу средства ограничены, поэтому идеал недостижим. А еще на окраинах оседают те, кому рядом с власть имущими находиться совершенно нельзя.

— Борьба с преступностью ведется в ежедневном режиме, соответствующие отчеты поступают наверх ежемесячно, в соответствии с установленным регламентом, — на всякий случай оправдался Буденко.

— Грустно, — признался я ему. — Сбиваются люди с пути истинного, начинают подрывать стабильность в обществе. Особенно плохи так называемые «воры в законе» — их закон, они же «понятия», очень удобны, потому что основаны на двойных стандартах и зашкаливающем лицемерии — примерно как политика нашего стратегического противника. Тем не менее, еще с девятнадцатого века — тогда ворье звалось «Иванами» — немалая часть нашей проникшейся фрондерством интеллигенции почему-то замирает от их вида восхищенным сусликом. Вот это человечище — двадцать лет по лагерям, кого-нибудь зарезать ничего не сто́ит, не говоря уже про банальный обман с целью получения материальной выгоды. Мы в их глазах — «фраера» и «овцы», то есть не сильно-то и люди. Так, кормовая база.

Асфальтовая дорога закончилась, и мы медленно и печально, подпрыгивая на колдобинах, попылили по грунтовке.

— Какого года бараки? — спросил я, указав на деревянные двухэтажки за окном.

— Это не бараки, — покачал головой Леонид Яковлевич. — То есть изначально они ими были, но теперь там квартиры.

— Я понимаю, — улыбнулся я ему. — Но как барак не назови, жильем мечты он от этого не станет. Так какой год?

— Начало тридцатых, — поморщился Леонид Яковлевич.

— Мне просто для общего развития, — развел я руками. — Дома из ничего не берутся, и, опять же, все завязано на выделяемые фонды. Даже будь на вашем месте товарищ Сталин, он бы все равно за столь короткий срок не успел бы расселить это все, — обвел руками окружающие бараки.

Почти уверен, что немалая их часть благополучно доживет до XXI века — в моем родном городе по крайней мере сохранились. Дожила бы, если бы не попаданец — вот мне цель: к двухтысячному году ни одного барачного жителя в СССР остаться не должно. Увидев, как из деревянной будки, поправляя штаны, вышел пацан лет пятнадцати (либо прогульщик, либо на больничном), добавил цель посложнее — к двухтысячному году хотя бы в городах не должно остаться уличных туалетов, за исключением специально выстроенных общественных. Империя — это в первую очередь дороги, и, внезапно, наличие бесплатных мест для отправления естественных потребностей, иначе народ будет ссать в кусты и подворотни, и будет в этом совершенно прав — почему родная власть не построила толчок?

Леонид Яковлевич оживился:

— Если на следующем перекрестке повернуть налево, можно будет увидеть сквер, который мы обустроили в прошлом месяце.

— Давайте посмотрим, — одобрил я.

Сквер хороший — лавочки, урны, деревья, плитка. Поговорили с присутствующими здесь пенсионерами — остальные на работе — которые рассказали, что сквер им нравится, но лучше бы сделали нормальную дорогу, а еще лучше — водопровод.

Леонид Яковлевич, которого пенсионеры не узнали, демонстративно записал в блокнотик, я раздал карточки с автографом, и мы отправились дальше.

— Пойдемте по тому вон гастроному погуляем, — указал я на номерной магазин. — «Буратины» купим. Мне сладкое очень нравится! — со счастливой улыбкой признался я товарищу Бутенко.

— Мне тоже, — покивал он. — Но стараюсь себя ограничивать, врачи советуют.

— Самоограничения — важная часть духовного роста, — одобрил я.

Зашли в гастроном — изобилие в наличии. Не черная икра с осетриной, конечно, но глаз все равно радует. Взяли бутылку «Буратины», и хитрый мальчик отправился проверять правильность работы весов в отделе сладостей. Тетенька получила автограф, отвесила запрошенные триста граммов «Мишек на Севере»…

— Тетенька продавщица, а зачем вы меня обманываете? — обиженно насупившись, спросил точно знающий, сколько должно быть конфет в трехстах граммов я неожиданно стройную для работника Советской торговли темноволосую даму лет тридцати.