Иосиф (в миру — Иван Санин) родился 12 ноября 1439 или 1440 года в селении Язвище (или, по названию находящейся в нем церкви, Покровском) близ города Волока Ламского (ныне Волоколамск). Село это было пожаловано его прадеду, Александру Сане, выехавшему из Литвы в Россию. Отца святого звали Иваном, мать — Мариной. Весь этот род волоколамских дворян отличался особой набожностью и был как бы предназначен к тому, чтобы дать миру великого святого. И дед с бабкой, и оба родителя Иосифа, и все его братья умерли иноками. (Прежде пострижения отец Иосифа Волоцкого служил при дворе удельного князя Бориса Васильевича Волоцкого, брата великого князя Ивана III.) Известными церковными деятелями стали и племянники Иосифа. Всего в роду святого насчитывают восемнадцать монашеских имен и всего одно мирское.

Когда мальчику исполнилось семь лет, родители отдали его для обучения грамоты в Крестовоздвиженский монастырь (в городе Волоке), почтенному и опытному старцу Арсению по прозвищу Леженко. Грамота далась отроку легко: за один год он изучил Псалтирь, а на другой так освоил все книги Священного писания, что стал чтецом и певцом в церкви.

По достижении двадцати лет Иван, вместе со своим сверстником и соседом Борисом Кутузовым, также выходцем из семьи богатых вотчинников Волока Ламского, решил покинуть мир и уйти в монастырь. С благословения родителей он удалился в Саввин Тверской монастырь, к старцу Варсонофию Неумою. Однако, придя в обитель, юноша был поражен грубым мужицким сквернословием в трапезной монастыря. Он выбежал из трапезной не евши, рассказывает Житие святого, «ибо ненавидел от младых ногтей сквернословие, и кощунство, и неуместный смех». Старец Варсонофий понял, что творилось в душе юноши. «Тебе неудобно будет жить в здешних монастырях, — прямо сказал он ему. — Но иди, Богом возлюбленное чадо, к преподобному игумену Пафнутию в Боровск. Там получишь желаемое».

Так юноша оказался в Боровске. Игумена Пафнутия он застал в трудах: наравне со всей братией старец рубил и носил дрова. Лишь поздно вечером он отправился к богослужению. Иван припал к ногам старца и стал умолять принять его в монастырь. Преподобный Пафнутий увидел искренность и обдуманность его желания и постриг юношу Ивана в иноки, дав ему при пострижении новое имя — Иосиф. Это случилось 13 февраля 1460 года.

Преподобный Иосиф отличался физической силой и выносливостью. Он прошел все монастырские послушания: работал на поварне, хлебопекарне (а это все были нелегкие работы, потому что монастырь кормил не только братию, но и множество богомольцев, странников и нищих), ходил за больными. После ухода Иосифа из дома отец его и мать остались старыми и немощными, вскоре отца разбил паралич. Узнав о случившемся, Иосиф рассказал обо всем старцу Пафнутию, и тот позволил ему взять отца к себе в келью. Отца Иосифа постригли в монахи (с именем Иоанникий); в течение пятнадцати лет преподобный кормил беспомощного родителя и ухаживал за ним. Мать преподобного, по совету старца Пафнутия, также приняла пострижение в монастыре святого Власия на Волоке (с именем Мария).

Иосиф отличался незаурядной внешностью. Он был невысок ростом, но чрезвычайно красив лицом; волосы имел темно-русые, носил округлую, но не слишком длинную бороду. Главное же, это был человек большого ума; он отличался исключительной памятью, знал наизусть множество текстов Священного писания, имел сильный и очень приятный голос. «Была же у Иосифа в языке чистота, в очах быстрость, в голосе сладость, в чтении умиление, достойное удивления великого; не было в те времена нигде подобного ему», — свидетельствует современник. Неудивительно, что Иосиф привлек к себе внимание самого великого князя Ивана III, всегдашнего покровителя Пафнутиева Боровского монастыря.

1 мая 1478 года скончался преподобный Пафнутий Боровский. По повелению великого князя и благословению митрополита Геронтия, Иосиф стал игуменом Боровского монастыря. Но он недолго оставался в обители. Иосиф, вероятно, чувствовал, что не всем пафнутиевским старцам пришлось по душе его назначение. Да и его самого тяготила некоторая неопределенность монастырского устава, отсутствие полного общежительства. Он намеревался ввести в обители большие строгости, добиться полного исполнения общежительного устава, однако большинство братий отнюдь не готовы были к этому. Иосифа поддержали лишь семеро иноков, двое среди которых приходились ему родными братьями. Было решено, что Иосиф отправится в поездку по различным русским обителям, чтобы выбрать в них то, что может оказаться на пользу их собственному монастырю. В этом путешествии Иосифа сопровождал старец Герасим Черный. Иосиф тайно вышел из обители и во время всего дальнейшего путешествия скрывал свое настоящее звание, выдавая себя за ученика старца Герасима.

Он путешествовал в течение года или больше и обошел за это время многие монастыри, но среди них только Кирилло-Белозерский произвел на него сильное впечатление: «не словом общий, а делом». Особенно по нраву пришлась ему благоговейная чинность монахов в церкви и трапезной. Остальные посещенные им монастыри, увы, не отличались ни строгостью устава, ни нравами иноков. В Тверской области, в Саввином монастыре — том самом, где он когда-то хотел принять пострижение, с Иосифом чуть было не приключилась беда. В церкви во время всенощной не оказалось чтецов, которые могли бы прочесть Евангелие, и Иосиф, по принуждению своего спутника Герасима, взялся за чтение. Сперва он читал по слогам, словно новичок, не слишком привыкший к чтению, но затем взялся за дело во всю силу своего искусства. Пораженный его силой голоса и искусством, игумен послал сказать тверскому князю, чтобы тот не выпускал из своей земли такого умельца. Иосифу и его спутнику пришлось тайно бежать за пределы княжества.

В Боровском же монастыре монахи не знали, что и подумать о своем игумене: одни говорили, будто он убит, другие, что бежал неведомо куда. Стали просить великого князя Ивана III дать им нового игумена, но Иван отказался. Наконец, Иосиф вернулся — к общей радости иноков, которым трудно было жить без настоятеля. Впрочем, преподобный не мог долго оставаться на месте, «ибо возгорелось сердце его огнем Святого Духа», свидетельствует Житие. Для того, чтобы воплотить в жизнь свои идеи реформирования монастырской жизни, требовалось создать новый монастырь.

Иосиф вновь тайно покидает Боровскую обитель, на этот раз окончательно. Вместе со своими единомышленниками он отправляется в знакомые ему с детства леса Волоцкого княжества, к князю Борису Васильевичу, брату Ивана III. Князь с радостью встречает хорошо известного ему игумена и передает ему для монастыря землю в сосновом бору в двадцати верстах от Волока Ламского, у слияния рек Сестры и Струги. Согласно рассказу Жития, братии даже не пришлось расчищать место для строительства обители: внезапно поднявшийся вихрь, чудесным образом не причинив людям вреда, повалил могучие деревья.

С самого начала эта обитель задумывалась преподобным не как уединенный от людей скит или пустынь, но как общежительный монастырь, который должен был стать образцовым для прочих русских монастырей. Если некогда игумену Сергию самому приходилось строить церковь и кельи в своем монастыре, то преподобный Иосиф сразу же получает щедрую помощь от князя Бориса Волоцкого. 6 июня 1479 года была заложена первая деревянная церковь во имя Успения Божией Матери (как и в Боровском монастыре); сам преподобный вместе с князем Борисом первыми взяли на плечи бревно и положили его в основание обители. На праздник Успения, 15 августа, церковь была уже освящена. Прошло несколько лет, и в 1484 году, вместо деревянного, начали строить каменный храм. Он был завершен в 1486 году. Расписывал храм величайший русский иконописец Дионисий, а также его сыновья Владимир и Феодосий; среди помощников Дионисия были и племянники Иосифа Волоцкого Досифей и Вассиан.

Церковь поражала великолепием. По свидетельству источников, ее строительство обошлось в тысячу рублей — по тем временам это колоссальная сумма (к примеру, каменный храм в Кирилловом монастыре, построенный примерно в те же годы, обошелся в двести рублей). Уже одно это говорит о богатстве Иосифова монастыря. Первоначально средства шли, главным образом, от князя Бориса Васильевича; вслед за ним в монастырь спешили внести пожертвования прочие князья и бояре. Некоторые из них принимали пострижение и становились иноками Волоцкого монастыря. В качестве пожертвований монастырь получал и села, населенные крестьянами. Уже в год основания он получил от князя Бориса деревню Спировскую; впоследствии земельные пожалования не прекращались. Иосиф показал себя рачительным хозяином, обладающим практическим умом и, что называется, деловой сметкой. Он не только охотно принимает пожертвования, но и умеет заставить знатных и обеспеченных людей передавать свои средства в монастырь — то как плату за помин души, то как вклады знатных постриженников, то как предсмертные завещания. Иосиф не стесняется даже торговаться относительно требуемых монастырем сумм. В послании княгине Марии Голениной, которой деньги, затребованные монастырем на помин души, показались чрезмерно большими, преподобный так объясняет их необходимость: «Надобно церковные вещи приготовлять, святые иконы и святые сосуды, и книги, и ризы, и братию кормить, и нищих кормить, и странников, и путешествующих». На все это, по его расчетам, в год расходуется по полутораста рублей (в другом послании он называет цифру: триста рублей).

И действительно: масштабы благотворительной деятельности монастыря поражают. Во время голода Иосиф широко растворяет монастырские житницы: кормит в день до семисот человек; детей, брошенных родителями у монастырских стен, собирает в устроенный им приют; когда хлеб заканчивается, приказывает покупать на последние деньги хлеб и даже влезает в долги, занимая деньги на покупку хлеба для голодающих под высокие проценты, что вызывает неудовольствие братии. «Не только голод пробуждает благотворительную деятельность Иосифа, — пишет Г. П. Федотов. — Для окрестного населения монастырь его всегда являлся источником хозяйственной помощи. Пропадет ли у крестьянина коса или другое орудие, украдут ли лошадь или корову, он идет к „отцу“ и получает от него „цену их“. До нас дошло письмо Иосифа одному боярину „о миловании рабов“. Он слышал о том, что его рабы „гладом тают и наготою стражают“, и убеждает его заботиться о подвластных, хотя бы в собственных интересах. Как обнищавший пахарь даст дань? Как сокрушенный нищетою будет кормить семью свою? Угроза Страшным судом Божиим, где „сицевые властители имуть мучимы быти в веки“, подкрепляет силу его назидания». Сохранилось и другое письмо преподобного — князю Димтровскому: Иосиф требует, чтобы во время голода были установлены твердые цены на хлеб, иначе нет возможности помочь голодающим. Лучше кого бы то ни было преподобный осознавал социальную значимость монастырей и иночества в целом и прямо писал о необходимости всячески увеличивать богатства монастырской общины, прежде всего, как средства благотворительности. Но не только благотворительности.

Преподобному приходилось отстаивать необходимость владения селами для монастырей и в спорах с другими реформаторами Церкви (в частности, преподобным Нилом Сорским). По свидетельству источников (правда, довольно поздних), на церковном соборе, созванном в 1503 году, Иосиф резко выступил против попыток ограничить монастырское землевладение: «Если у монастырей сел не будет, то как знатному и благородному человеку постричься? А если не будет знатных старцев, то откуда взять на митрополию, или на архиепископию, или на епископию? Ведь если не будет знатных старцев и благородных, то вере будет поколебание». Он стремится превратить свой монастырь в своего рода школу для будущих иерархов Русской Церкви, какой была некогда Печерская обитель преподобного Феодосия, «начальника» иноческой жизни на Руси. И в самом деле, из Иосифова монастыря выйдут многие крупные церковные деятели средневековой России, епископы и митрополиты.

Богатство обители и известный аристократизм его иноков не снижали аскетической строгости царивших в нем порядков. Иосифо-Волоколамский монастырь прославился в первую очередь своей строжайшей дисциплиной, неукоснительным соблюдением монастырского устава, составленного самим Иосифом. Сам игумен подавал пример братии. Он, настоятель богатейшей в России обители, до конца своих дней ходил в худых и заплатанных ризах, не гнушался самой черной работой. Знаменитый русский историк В. О. Ключевский приводит такую зарисовку, характерную для повседневной жизни преподобного. «При устроении монастыря, когда у него не было еще мельницы, хлеб мололи ручными жерновами. Этим делом после заутрени усердно занимался сам Иосиф. Один пришлый монах, раз застав игумена за такой неприличной его сану работой, воскликнул: „Что ты делаешь, отче! пусти меня“, и стал на его место. На другой день он опять нашел Иосифа за жерновами и опять заместил его. Так повторялось много дней. Наконец монах покинул обитель со словами: „Не перемолоть мне этого игумена“».

Ученики преподобного — во всяком случае, наиболее близкие к нему — стремились во всем походить на своего учителя. Крутицкий епископ Савва Черный, автор одной из редакций Жития святого, так рассказывает о подвигах братии: «И видели, как эти чудные Христовы страдальцы своей волей сами себя мучили: ночью на молитве стояли, а днем на дело спешили, друг с другом состязаясь. Работа же их шла по наставлению и учению Иосифову — с молчанием и с молитвой, и не было среди них никакого празднословия. Какому же и быть среди них празднословию, когда друг другу в лицо никогда не глядели?.. Все были в обуви из лыка (то есть лаптях. — Авт.) и заплатанных одеждах: из вельмож кто, из князей или бояр — на всех равная одежда и обувь, ветхие и со многими заплатами». По благословению игумена иные принимали на себя особые подвиги: «Один панцирь носил на голом теле под свиткою (заметим в скобках, что панцирь в то время стоил огромных денег и был доступен лишь аристократии. — Авт.), а другой — железа тяжелые. И поклоны клали: один тысячу, другой две тысячи, а третий три, а иной только сидя сон вкушал. Так же и во всех службах трудились — сколько кто может — все с благословением и советом отца Иосифа». Согласно уставу, был введен жесткий контроль за жизнью насельников монастыря, устанавливались наказания нарушающим предписанные нормы поведения. Впрочем, эти наказания не шли ни в какое сравнение с добровольно взятыми на себя тяготами: 50—100 поклонов, «сухоядение», в исключительных случаях посажение «в железа».

Но не сама по себе суровость аскезы, не изнурения плоти, но строгость в соблюдении установленных правил, дисциплина, повиновение игумену составляют основу монастырского устава Иосифа Волоцкого и главную особенность основанного им монастыря. По словам Г. П. Федотова, лишь совершенный запрет горячительного пития и доступа в ограду монастыря женщин и «голоусых» отроков отличали волоколамский быт от быта обычных русских монастырей того времени. (Иосиф отказывает в свидании даже собственной матери, когда та приходит в его обитель.) Не желая отталкивать от монастыря богатых постриженников из князей и бояр, лишь немногие из которых способны были разделить его собственные труды и подвиги, Иосиф допускает для них существенные послабления в уставе (но только по благословению игумена). Он разделяет монахов на три «узаконения» — три категории: первые, из «черных людей», на трапезе, кроме больших праздников, получают только хлеб и довольствуются самой ветхой одеждой. Вторые имеют горячее варево, носят лучшую одежду, кожаную обувь, зимой получают шубу. Третьи, из самых высших слоев общества, получают и рыбное кушанье, и калачи и по две одежды. Но все три категории под одеждой обязуются носить власяницы. В трапезной запрещены всякие разговоры. Во время службы каждый занимает строго определенное для него место, дежурные старцы следят за правильным стоянием на службе и будят задремавших. Запрещены и разговоры в кельях.

Иосиф предписывает и правила внешнего поведения иноков: «Прежде о телесном благообразии и благочинии попечемся, потом же и о внутреннем». Внешнее благочиние — условие для обретения спасения. Он наставляет и мирян, как им надлежит вести себя. В своей главной книге — «Просветителе», Иосиф дает такие правила повседневного поведения: «Ступание имей кротко, глас (голос) умерен, слово благочинно, пищу и питие немятежно, потребне (умеренно) зри, потребне глаголи, будь в ответах сладок, не излишествуй беседою, да будет беседование твое в светле лице, да даст веселие беседующим тебе».

Не все из приходящих в монастырь выдерживали; иные уходили прочь, говоря: «Жестоко есть сие житие; и в нынешнем роде кто может таковое снести?» Но оставшиеся, по словам Г. П. Федотова, «спаялись в крепкую дружину и долго после смерти Иосифа продолжали свои подвиги, память о которых отлагалась в своеобразной волоколамской литературе, составляющей настоящий Волоколамский патерик — единственный настоящий патерик северной Руси». (Напомним, что Патерик, или «Отечник», представляет собой книгу сказаний о подвигах иноков какого-либо отдельного монастыря.)