— И все же ей незачем было убивать мужа. Могла уйти, развестись.

— В эту минуту она едва ли была в состоянии так трезво рассуждать. Вы, очевидно, не понимаете, что такое опиум. Разве доведенный до отчаяния человек с совершенно расшатанной нервной системой способен хладнокровно оценивать обстановку, особенно в такой момент? Кроме того, я допускаю, что она рассказала мне не все. Возможно, что муж узнал и про этот клуб.

— Почему же она не стерла своих отпечатков? Ведь не будь их, она не навлекла бы на себя подозрения.

— Вижу, вы ничем не лучше инспектора Олшейда, вам тоже надо все объяснять. Подумайте! Я ведь дал ей прекрасную возможность, когда намеренно высказал предположение, что она взяла револьвер, чтобы покончить с собой… Почему она не воспользовалась лазейкой? Да потому, что самоубийство должно было выглядеть достоверным. Этой цели и служила версия, будто она боялась за мужа, история со спрятанным револьвером, телефонный разговор с Чарли… Как видите, она себе даже свидетеля заготовила заранее.

— Олшейда вам все же не удалось убедить?

— Только потому, что он так же упрям, как вы. Он ссылается на пороховой след вокруг входного отверстия пули… Это якобы доказывает факт самоубийства… Ничего это не доказывает, кроме разве его собственной тупости. Я себе ясно представляю такую картину. К ничего не подозревающему Стивенсону подходит жена, за спиной она прячет револьвер. Одно движение — дуло револьвера уперлось в грудь. Выстрел.

— Слишком продуманно. Она, как вы говорили, действовала в состоянии сильнейшего аффекта.

Мун пожал плечами. До самой гостиницы он хранил молчание. Поднявшись в номер, Мун первым делом принял душ. Сквозь закрытую дверь он услышал, что кто–то пришел. Женский голос что–то сказал. Дей–ли что–то ответил, потом стук закрываемой двери, и снова тишина. Не прошло и минуты, как Дейли вбежал в ванную. В руке он держал несколько отпечатанных на машинке листков — аккуратную запись всего, что приняла телефонистка в отсутствие Муна и Дейли. Поскольку Мун являлся счастливым обладателем универсального абонемента, он мог не тревожиться, что какой–нибудь важный телефонный звонок останется незарегистрированным. Еще мокрыми пальцами Мун перелистал записи. Джон Сильвермен, главный репортер «Санариско кроникл»: «Хочу по возможности скорее встретиться с вами. Наших читателей интересует ваше отношение к сенатской комиссии…» Мистер Брэдок: «Прошу зайти ко мне. Надо поговорить относительно сенатской комиссии…» Еще несколько не представляющих особого интереса звонков. Только на третьей странице Мун обнаружил сообщение, приведшее Дейли в такое возбуждение.

Мистер Стивенсон: «Мистер Мун, как только вернетесь, немедленно приезжайте ко мне. Чрезвычайно важно. Мне кажется, я знаю, кто работает на Фелано».

— Ну, что скажете? — проговорил Дейли.

— Только то, что иногда очень полезно подписываться на универсальные абонементы.

— Разве не понимаете? Вы ошибались! Лучшего доказательства не требуется. Стивенсона убила не жена, а один из агентов Фелано.

Мун молча вытерся и оделся. Только после этого он противно–наставническим тоном сказал:

— Удивительно! Такой сравнительно молодой человек, и такая плохая память. Неужели вы забыли собственные слова, что миссис Стивенсон могла быть агентом Фелано… Если так, у нее двойная причина для убийства… Поразмыслите над этим, а я пока поеду к Брэдоку.

При всем своем хладнокровии Брэдок был чрезвычайно взволнован смертью главного конструктора. Когда Мун рассказал ему о телефонном звонке Стивенсона, он разъярился.

— Почему же он не сообщил мне?.. Какая глупая смерть! Ушел, так и не сказав самого главного! Я платил Хэрти королевское жалованье, я каждый день обшаривал весь завод, я сам молчал и научил подчиненных молчать! А шпион, оказывается, сидел в самом центре! Никогда не прощу этого Стивенсону. Покончить с собой в такой момент, когда он единственный владел этой тайной!

— Вы не правы, мистер Брэдок. Его убили.

— Кто?!.

— Это ведь ясно… Тот, кто не желал, чтобы эта тайна была раскрыта.

В гостиницу Мун вернулся поздно вечером. Дейли уже спал. На ящике с сигарами лежала записка.