Незабываемые моменты

А между тем прошли годы, и в жизни Талии наступил этап царствования. Я вела себя, как «царь Мидас», ошибалась бесконечно много раз, и так же бесконечно много раз должна была просить прощения. Мне все еще странно видеть свои фотографии того времени, потому что после успеха «Марий» были три абсолютно сумасшедших, невероятных года титанического, нечеловеческого труда. Поэтому когда я вижу, как разведенная с мужем и имеющая двоих детей, выбившаяся из колеи обритая наголо Бритни Спирс, крепко зажав в руках зонт, разбивает им машину папарацци, меня пробирает до мозга костей, мне очень больно за нее, но я ее отлично понимаю. Когда ты так молода, так ранима и ничего не знаешь о жизни, а весь мир с жадностью следит за каждым твоим движением, ловит каждое твое слово, допытывается, как зовут твоего плюшевого медвежонка, с которым ты спишь с самого детства… ты доходишь до последней точки и бунтуешь. Это все равно, что сказать фанам и журналистам: «Это вы сделали меня такой, так теперь терпите. Я уже не та славная девочка, какой вы хотели меня видеть, у меня есть и другое лицо». И это выливается в ожесточенный конфликт, противостоять которому можешь только ты один.

Если у тебя переизбыток возможностей, ты чувствуешь, что управляешь целым миром, чувствуешь себя пупом земли. Ты чувствуешь, что можешь делать все, что захочешь и когда захочешь, и на самом деле делаешь это. Сколько раз я не давала закрываться целым ресторанам, чтобы пойти поужинать экстравагантными блюдами с родственниками и друзьями? Когда я снималась в сериалах, в моей гримерке на «Телевисе» был свой собственный спортзал. Такого не видели никогда прежде; спортзала не было даже у более известных и именитых актрис в истории мексиканского телевидения. У меня был холодильник, микроволновка, кровать, душ, словом, все, что было мне необходимо или что я просила. Мои героини, достигнув успеха, носили одежду от «Версаче», «Москино», «Дольче-Габана», «Чада». Многим может показаться, что я была безграничной сумасбродкой, но на самом деле я по полтора года безвылазно жила в павильонах съемочных студий, не имея времени даже поесть за их пределами и практически не видя солнечного света. У меня не было жизни, возможно, поэтому мне во всем потакали. У меня было особое меню, и специально для меня блюда готовили шеф-повара лучших столовых предприятий. Ежедневно мне приносили еду в гримерку, потому что у меня не оставалось сил даже на то, чтобы доползти до столовой. По сути, у меня всегда был один и тот же выбор: либо я трачу энергию, из последних сил плетясь в столовую, либо сохраняю ее на следующие двадцать четыре сцены, которые нам предстояло снять. Для того чтобы осуществить вселенскую мечту, которая вертелась в моей голове с детских лет, мне пришлось очень сильно перестроить свою жизнь.

Если я работала в Мехико, то иногда выходила поразвлечься с друзьями, но это было лишь в исключительных случаях. Например, когда наша сборная оказалась в полуфинале чемпионата мира по футболу, и вся столица собралась у Ангела (памятника Независимости), чтобы отпраздновать это событие. Мы все надели маски и смешались с тысячами болельщиков, праздновавших на улицах города… Мы даже купили баллончики с водой и приняли участие в потасовках с совершенно незнакомыми людьми, поливая друг друга водой. Эта проделка дала мне ощущение жизни; я кричала и веселилась, как любой другой горожанин, принимая участие в минутах национальной славы.

Но, на самом деле таких моментов было мало. Несмотря на все, что я имела, в действительности моя жизнь заключалась в работе, именно там я проводила почти все свое время. Да, я привыкла заходить в магазины одежды, которые закрывались для меня. Там я покупала себе последнюю коллекцию какого-нибудь модельера, привлекшую мое внимание. Мы отвозили покупки в гостиницу, и я проводила вечер, примеряя свою новую одежду. А почему бы и нет? Я рассматривала это как заслуженное вознаграждение за все эти часы, за все эти годы непосильно тяжелого труда. Это было сродни тому, когда ты все время сидишь на диете, но приходит воскресенье, и ты ешь кусок пиццы, шоколадное пирожное с кремом и молочно-клубничный коктейль с мороженым. Время от времени мне заказывали отдельный кабинет в каком-нибудь из моих любимых ресторанов после семнадцати часов работы на съемочной площадке «Телевисы». Все это создавало некий загадочный образ, вокруг которого вертелась масса слухов. Много говорилось о том, что со мной происходило, и что я делала, начиная с того, что мне, якобы, удалили три ребра. Так вот согласно этим слухам, хирург говорит, что эти ребра находятся в растворе формальдегида в его клинике, как награда за труды. И все в подобном духе, вплоть до моих нескончаемых списков всего необходимого. Мол, приходя на работу, я требую то белые свечи, то арабские цветы, то бутылки воды, привезенные с экзотических островов… словом, вещи, которые мне даже в голову никогда не приходили. Жаль, но люди ведутся на подобные бредни, слушая разные скандальные передачи, откуда и проистекают байки такого рода. И сейчас часто случается, что когда я разговариваю или как-то еще взаимодействую с незнакомыми людьми, они мне говорят, что никогда не думали, что я настолько обычная и, если можно так выразиться, натуральная женщина. Они удивлены тем, какая я на самом деле, поскольку после прочтения каких-то статеек в желтой прессе, рассказывающих обо мне, они представляли меня не более чем достижением пластической хирургии. Возможно, что когда-то этот созданный образ значил больше, чем я сама, чем то, что было во мне и что я могла дать, и имел мало общего с моим истинным я.

Но, несмотря на все это безумие, на все эти мифы, часы, проведенные в студии или редкие свободные часы, использованные по полной программе, настоящим блаженством для меня были минуты, когда я могла получить улыбку от другого человека. Например, когда приближалось Рождество, я становилась заводной, как будто в меня влили энергию. Я начинала все планировать, чтобы завершить свои личные дела: привезти грузовик с игрушками наиболее нуждающимся соседям или послать приготовить рождественские корзинки с индюшкой, хлебом, сосисками, разными консервами, песочным печеньем, макаронами, рисом, зерном и предметами первой необходимости для всей рабочей группы; также я привозила целый грузовик, полный плюшевых медвежат в детский дом. Это было не только моей личной необходимостью, но и способом почувствовать себя живой, видя улыбающиеся личики детей и других людей. Их улыбки наполняли меня, и в тот момент они на самом деле были единственной пищей для моей души. Какой урок извлекла я из этого? Чему научилась? А вот чему — я накрепко усвоила, что успех лишает тебя многих вещей, но и дает многое. Я поняла, что за моими собственными чаяниями и одержимостью совершенствования стоит очень собранный и организованный человек. У меня врожденная способность делать то, что мне говорят, и что я должна сделать, но лучше всего то, что я могу выполнить это в рекордно короткое время, если это возможно. Как-то Мария Феликс сказала мне, что в нашей профессии собранность и дисциплина — самое главное, что должен иметь человек. Я была, есть и буду артисткой. Это сила, которая рождается внутри меня и заставляет, как говорят американцы, проходить лишнюю милю. Я очень увлеченная натура, отдающаяся делу целиком. Я всегда была ранней пташкой, готовой, если нужно, пробовать новый макияж и новые прически с самого рассвета. Иногда я была готова рискнуть собой для того, чтобы хорошо выполнить свою работу, и тому у меня имеется несколько примеров, да и опыт тоже.

В сериале «Маримар» мы снимали сцену, в которой я убегаю, узнав, что мой любимый собрался жениться. Я должна была бежать, как сумасшедшая, вверх по кручам до самого обрыва, как будто подхваченная ветром. Горы и в самом деле был отвесные, и тогда режиссеры предложили надеть на меня страховку, чтобы исключить риск несчастного случая. Но я даже не думала об этом, и дважды повторила, что буду играть только обычным образом, без страховки и дублеров. Я намерено играла без страховки, потому что мне хотелось, чтобы эта сцена вышла как можно более реалистичной. Дело в том, что в кино я всегда жила чувствами своих героинь, близко к сердцу принимая их страдания, я мучилась так же, как они. Думаю, именно поэтому я столько раз впадала в депрессию, снимаясь в сериалах. Каждой клеточкой своего тела я чувствовала боль оттого, что Серхио разбил сердце Маримар, или Хорхе Луис дель Ольмо оставил Марию Мерседес на бобах только потому, что она была бедной и необразованной. Все мои героини в какой-то момент сходили с ума, и я вместе с ними. Когда Марию Мерседес поместили в сумасшедший дом, это была сцена, в которой меня связывают, бросают в мерзкую белую комнату и оставляют там. Эта сцена была для меня настолько тяжелой, что я на самом деле пребывала в шоке. Я должна была кричать и сопротивляться так называемым санитарам. Думаю, что я потеряла представление, что это была всего лишь игра, я поверила в происходящее на самом деле. Мы закончили съемку, и я еще полтора часа не могла перестать плакать, пребывая в истерике. Мне пришлось закрыться в гримерке. Это была эмоциональная разрядка, вызванная, вероятно, усталостью от долгой работы.

Когда я играла Маримар, на меня каждый день приходилось накладывать толстенный слой грима, придавая моей коже золотистый цвет, как у жительницы побережья, и заставляя ее блестеть под солнцем. Меня намазывали кремом цвета черного кофе. Как такое позабудешь! От грима кожа пересыхала, и выступали прыщи, потому что поры были полностью закупорены. Каждую неделю я должна была проводить час в студийном салоне, где заботились о внешнем виде артистов; в этом салоне занимались моим лицом и лечили прыщи лазером. У «поморянки» была и другая проблема — после съемок я приносила с собой домой запах консервированного собачьего корма. Для того чтобы камера показывала, что Блохастый смотрел на меня, когда я с ним разговаривала, дрессировщик брал корм из банки и клал себе на пальцы, чтобы пес почуял и увидел его. И вот пять пальцев с едой лежат на моей голове, и пока снимается сцена, маслянистые куски еды падают мне на голову, оставляя невыносимый мясной след.

Также я вспоминаю еще одну сцену в «Маримар», в которой Анхелика, мачеха Серхио, главного героя, швыряет браслет в грязь и заставляет меня доставать его оттуда ртом. Режиссер фильма, Беатрис Шеридан заботилась обо мне, и для того, чтобы я ничем не заболела, глотая настоящий ил, в котором могли быть разные бактерии и микроорганизмы, решила вместе с группой оформителей и декораторов соорудить специальную шоколадную лужицу, изображающую грязь. Вниз подложили пластик, растопили сотни плиток шоколада, но это не сработало — уже заранее была видна необычная текстура. Когда была снята сцена, в которой я достаю ртом браслет, валяющийся в шоколадной грязи, мы стали просматривать видео, и было заметно, что оранжеватый цвет вокруг моего рта не натуральный. Невооруженным глазом было видно, что грязь не настоящая, поэтому я сказала: «Бетти, у меня нет проблем с этой сценой, давай снимем ее с настоящей грязью». Хотя Беатрис и не хотела, но мой внешний вид на отснятом кадре и моя настойчивость привели к тому, что она согласилась переснять сцену с браслетом в естественной обстановке. Мы снова сняли сцену с настоящей грязной лужей, она и вошла в фильм. Я должна была это сделать. Это была ключевая сцена, определявшая то, что было бы местью Маримар, это была кульминация истории, и она должна была выйти, как можно реальнее. Люди до сих пор говорят мне, что плачут, видя ее, потому что на лице Маримар было написано неподдельное сильное унижение.

В «Марии из предместья» я тоже пережила интересные моменты, в которых адреналина было в избытке. Мария зарабатывала себе на жизнь, собирая бутылки на помойке, и съемки проходили на самой большой мусорной свалке Мехико. Все время пахло мертвечиной и дохлыми мышами. На этой свалке мы проводили очень много времени. По роли я не могла прикрыть себе лицо, но и во время перерыва я не зажимала нос рукой, потому что во время отдыха я разговаривала с нищими, живущими на свалке, потому что они зарабатывали себе на жизнь, роясь в помойке в точности так же, как и Мария из предместья. Пока они копошились в горах настоящего мусора, я копалась в мусоре бутафорском. Техники уже соорудили свалку из предварительно отсортированного мусора, более «чистую», как мы говорили, строго следя за тем, чтобы не допустить ни малейшего риска ни для моего здоровья, ни для здоровья членов съемочной группы. Вид детей, отыскивающих среди мусора какую-нибудь еду, а также игрушечные машинки и куклы или какие-нибудь другие игрушки, которые они делали своими, навсегда запечатлелся в моей памяти. Несколько месяцев спустя, я вернулась туда с едой и игрушками для семей, живших вокруг свалки.

Для меня всегда было важно пообщаться с реальными людьми, которые вдохновили писателей и сценаристов на создание моих героинь, поговорить с Мариями Мерседес, со множеством таких же Маримар и Мариями из предместья. Когда мы делали перерыв между съемкой разных эпизодов, я подходила к людям, живущим на свалке, и спрашивала: «Послушайте, что Вы делаете? Я смотрю, как Ваш ребенок бегает там в подгузниках по всей свалке. Почему? Неужели Вы не боитесь, что он заболеет?» И они мне отвечали: «Нет, сеньорита, они уже привыкли». Это просто потрясло меня! В особенности потому, что там можно было столкнуться со всем, начиная от голов животных и заканчивая человеческими руками и ногами, равно как и разлагающимися зародышами. Это на самом деле было тяжело! Когда я шла по свалке, то чувствовала, что земля шевелится под моими ногами, как живой ковер. Это были тараканы и мыши, которые носились под пластиковыми мешками и картонными и бумажными коробками. Все это выглядело движущимся ковром. Едва заканчивалась съемка, и я тут же вставала прямиком под душ в своем прицепчике-гримерке. Я не знаю, чего хотела, то ли избавиться от запаха, то ли смыть эти яркие картины, вихрем крутившиеся в моей голове.

Это были тяжелые, а в чем-то и жесткие моменты, но я храню их в душе, как экстраординарный жизненный опыт в моей артистической карьере.