— Да за что мне спасибо? Я, что ли, Содлак освобождал…

— Ты не знаешь, как помог многим, души их освободил… Нельзя тебе так уезжать.

— Что же я, всенародное прощание устраивать буду, в колокола звонить? Приехал, уехал — эка невидаль. Скажешь, поехал по делам и неожиданно задержали, в другой город перевели, придумай что хочешь.

После долгого молчания Стефан пожал плечами:

— Как прикажешь. Только неправильно это.

— Возьми вот список моих долгов — кому что обещал, с кем хотел поговорить. Очень прошу, каждому отдельно передай, что я сожалею, но никак не мог по не зависящим от меня обстоятельствам. Все, что я обещал, ты выполнишь за меня. Ты понимаешь, как это важно, чтобы каждое обещание советского коменданта было выполнено?

Стефан взял список.

— Будь спокоен. С кем ты еще будешь разговаривать, кроме меня?

— Только с Дюришем.

Стефан чему-то улыбнулся, встал.

— Прощаться не будем. Я приду утром. — Сказано это было так, что отговаривать было бесполезно.

Дюриш вел себя, как я и ожидал. Дважды переспросил, правильно ли он меня понял, горестно вскинул руки, обхватил ими голову и стал раскачиваться из стороны в сторону. И без того большие глаза его совсем выплыли из-под век и увлажнились.

— Горе! Большое горе! Не верю! Не могу поверить.

Я подсел поближе к старику и попытался успокоить его:

— Ну что ты, Яромир. Какое тут горе? Неужели ты думал, что я здесь навсегда останусь?

— Как сына теряю, как сына… Одна кровь у нас, одна, родного сына теряю.

— Я сам к тебе привык, — искренне сказал я. — Ничего не поделаешь — приказ. Ты знаешь, что такое военный приказ?

Он опустил руки, но долго еще покачивал головой, влюбленно глядя на меня.

— Знаю, Сергей, все понимаю, а душа не понимает, не хочет понять. Как будем жить без тебя?

— Хорошо будете жить, Яромир. Создастся новое правительство. Сами будете решать свою судьбу. Никакие швабы вам теперь не страшны… Не знаю, правда, как ты со своим капиталом приживешься? А вдруг народ захочет социализм строить? Туго тебе придется.