— Ну, если дырочку провертеть…

— Уже лучше, Федя! Ну, напряги башку…

— Да если трубочку в неё сунуть…

— Молодец, Федя! Цены тебе не будет на подводной лодке!

Нашли тонкий шланг для пробивания засорившихся стоков в керамических раковинах и чугунных ваннах. Процарапали обломанной ложкой маленькое отверстие в стене на уровне стеллажей и сунули в неё шланг. Потычем — пососём: так шофёры бензин наливают из бака. Не идёт у нас компот. Выдёргиваем шланг немного назад, вертим, опять толкаем — авось, попадёт в желаемое место. И сосём воздух… И вдруг полился компот. Холодный, настоенный, ароматный. Настоящий флотский компот! Не зевай, братва, подставляй кружки и чашки!

Осушили один бачок. Принялись тыкать шлангом и сосать, отыскивая другой. И опять полился, зажурчал струйкой компот. Сами до отвала напились. Напоили товарищей, тех, кто в зале столы накрывают, бачки с борщом, с кашей разносят. Отвели и они душу. Нас, в свою очередь, котлетами угостили, тоже, между прочим, со смекалкой на камбузе добытыми.

Дырку замазали, затёрли. Шланг под ванну запихнули.

Дошла у накрывальщиков столов очередь до бачков с компотом. Старшина камбуза к стеллажам подошёл, сопя, замок открыл, дверцы распахнул. Глазами: хлоп–хлоп! В бачки зенки впялил — ничего не поймёт. Во многих — только раскисшие сухофрукты на дне. Мичман на ключи посмотрит, замок потрогает, в бачки заглянет: лежат в них ягодки голимые, а кисло–сладкого яблочно–абрикосового напитка как не было! Чудеса да и только! Надо было видеть в эту минуту лоснящееся жиром лицо старшины камбуза! Угрюмо–плачущее, по–детски всхлипывающее. Бормочет, губами трясёт:

— Убыток–то какой! Литров сорок компота умыкнули, паразиты! Замок открыли, ключи подобрали… Менять надо… Как не досмотрел?! Как проглядел?! Ой–ё–ёй! Ой, как жалко! Это ж на сколько рублей! Посчитать надо… Ещё и замок новый покупать…

Со злости швырнул ключи в мусорный ящик. Побежал в кладовую за сухофруктами. Курсантов без компота не оставишь.

Ничего, не убудет от него! Камбузный жулик давно спутал, где на складе у него курсантская провизия, а где его личная. Выпитый компот воспринял как потерю своего собственного продукта.

А время шло.

Владивостокская весна билась в окна кубрика яркими, горячими солнечными лучами, ветвями клёнов и дубков, жужжащими шмелями, большими, невиданными нами реликтовыми бабочками–махаонами. Пахло сиренью и жасмином.

Мы готовились к первомайскому параду.

Сначала весь март занимались шагистикой под духовой оркестр. «Коробками» восемь на восемь. По шестьдесят четыре курсанта от каждой роты чеканили шаг на плацу. Нас тренировал капитан второго ранга Ольшанский — бравый, с усами, красивый моряк с хорошей строевой выправкой. Любимец женщин, завсегдатай «Золотого рога» и гарнизонной гауптвахты.

Во время репетиций, когда «коробочка» нашей четвёртой роты проходила мимо трибуны, начальник учебного отряда контр–адмирал Сухомлинов вольяжно подбадривал нас:

— Молодцы, ольшанцы! В рот вас… туда–сюда! Молодцы!

И ещё весь апрель под барабанный бой вышагивали на улице Колхозная мимо стадиона.

Здесь, между прохождениями многих частей Владивостокского гарнизона: пограничников, морпехов, авиаторов, я встретил Ивана Быкова, парня из эшелона призывников, убеждавшего меня в «Экипаже» пойти служить в авиацию.

— Привет, земляк! Кем служишь?