– Какая же ты все-таки с… – прочищая неожиданно запершившее горло, начал Васильев.

– Скажи: собака! – воскликнул Виктор. – Для тебя это слово ругательное, а для меня – лучшее изъявление дружеских чувств.

– Да ну тебя к черту, – махнул рукой Васильев. – Ладно, иди. Воюй спокойно. А в своих проблемах будешь разбираться сам. На меня можешь рассчитывать только в одном: обещаю быть шафером. Все-таки фронтовые свадьбы не каждый день бывают, так что подарок – разные там пеленки-распашонки – за мной. Вручу, само собой, тайно, чтобы прилюдно не смущать невесту.

А невеста сидела возле Рекса и вычищала из шерсти колючки.

– Рексик, собаченька, – приговаривала она, – все бегаешь, все носишься по кустам да оврагам. Хозяин не дает покоя. Да? Он такой, я его знаю. Но делать нам с тобой нечего: раз уж выбрали его, будем бегать вместе. Ты там за ним присматривай, а то он вечно вперед лезет. Но ничего, остепенится! Станет отцом – и остепенится. Эх, собачка, и как я буду выпутываться, ума не приложу. Но назад хода нет, это решено. Решено, да?

Рекс внимательно посмотрел на Машу и медленно моргнул.

– Ну вот, раз и ты со мной согласен, значит, так тому и быть. Будет у тебя еще один хозяин: маленький, сладенький.

И вдруг Маша заплакала. Слезы так и брызнули. Она чувствовала, что ей неудержимо хочется не просто плакать, а выть, откровенно, по-бабьи выть.

«Нет-нет, нельзя!» – приказала она себе. Но слезы текли ручьем. Чтобы не зарыдать в голос, Маша стиснула шею Рекса, зарылась лицом в шерсть.

Рекс ничего не понимал. Такого с ним еще не было. Соленая влага стекала по шее, он ее слизывал и чувствовал такую невероятную и такую сладкую слабость, что не выдержал и жалобно, прямо-таки по-щенячьи, заскулил. И тут Маша зарыдала в голос.

– Что это вы? – изумился Виктор. – Что за концерт для солистки с собакой?

Но ни Маша, ни Рекс не обращали на него внимания. Виктор смущенно топтался рядом и не знал, что предпринять. Но вот Маша всхлипнула в последний раз, одним рукавом вытерла слезы, другим – собачью морду, поднялась, расправила складки гимнастерки и сияющими глазами взглянула на Виктора.

– Все в порядке, капитан. Не осуждайте. Бывает. Накопилось всякой всячины. Ну, что у тебя? Как живешь?

– Да так, беготня. Я, Маша, заскочил… Понимаешь, увидел цветы, и так захотелось тебя обнять.

– Обними.

– Неудобно. Люди смотрят.

– А мне удобно, – озорно улыбнулась Маша и крепко поцеловала Виктора.

– Ты смотри… поаккуратней, – наставительно начал Громов. – Бои будут серьезные. Вперед не лезь.

– Ты тоже.

– Ну, я – это я. Я – другое дело.