Хотя может это не холод? Может мне просто страшно? Не знаю. Я понимал что риск плыть вдвоем намного выше, но в тоже время каких-то явных предпосылок для того чтобы пересмотреть свой план у меня не было. Верное дело, хандрю из-за того что впервые буду участвовать в серьезном деле без всех своих ребят.
На следующий день все шло строго по плану. В полдень, как и планировалось, плот ушел по реке. Я, единственный мужчина ,и все боевые подруги моих товарищей проводили нашу славную компанию громкими аплодисментами. Потом вместе со всеми я вернулся в лагерь, где немного перекусил. Потом женщины вяло начали разбредаться на послеобеденный сон. Те жены и подруги наших друзей, что не ушли спать, настолько спокойно относились к этому мероприятию, что достали припасенное на этот случай вино и устроили самый настоящий девичник. Меня прямо выпроводили из лагеря под формальным предлогом, чему я был несказанно рад, а Рита сделала вид, что ей стало дурно и вскоре мы вдвоем уже бежали к моей байдарке.
Нам потребовалось сорок минут, чтобы подготовиться к сплаву. Мы были на приличном расстоянии от лагеря, на даже здесь слышали громкий женский смех, разносившийся по долине. «Девочки в отрыве!» – улыбнулась Рита. Значит, они и не заметят, что мы исчезли. Вскоре мы встали на весла и медленно поплыли по запруде вниз по течению.
Первый порог мы прошли довольно легко. Однако немного сказывался факт того что лодочка была легкой. Ее как будто немного вело в сторону по поверхности воды. Но препятствие мы прошли прекрасно, Рита просто визжала от восторга. Так же произошло и со вторым и третьим опасным участком. Лодку сильно швыряло по поверхности воды, бурная вода все время пыталась поставить нас поперек течения. Но мы справлялись без видимых трудностей.
Немного труднее приходилось, когда приходилось когда в воде мы наталкивались на мусор, приходилось лавировать между ним, но этот тоже было не более чем рабочим моментом. Я плыл и прямо чувствовал, как разочарованны ребята на больших лодках. Просто, как плыть на маленькой лодке по водохранилищу. Ничего не берет за душу. Мы-то хоть боролись с тем, что нас постоянно швыряло сильным потоком, хоть какой-то элемент интереса.
Так прошел час. Я окончательно утратил бдительность и ни о чем особо не беспокоился. Мы подошли к месту, где река, петляя, проходила по узкому желобу между камнями. В прошлый раз этот участок вызвал у меня такой приступ адреналина, что я аж стал пищать. Теперь же, когда вода поднялась, это был маленький водопад, внешне абсолютно безопасный.
Мы встали на поток, я обратил внимание, что скорость будет намного вышел, чем при прошлом прохождении, от этого немного захватило дух. Когда мы подошли к спуску я прямо чувствовал, что сейчас что-то будет. Я пребывал в сладостном предвкушении. Старый адреналиновый наркоман, ничего больше мне было от жизни не надо в тот момент, кроме этого чувства.
Нас швырнуло вниз, будто из рогатки. Я наконец-то ощутил это замечательное чувство страха, ощутил легкое чувство полета, когда немного замирает в груди, а потом мы ринулись вниз. Отлично, летели мы так, что один этот спуск компенсировал все наши «неудачи» ранее.
Приземление вышло довольно жестким. Лодочку подшвырнуло в воздух и тут же мы влетели в какой-то поверхностный водоворот, из-за чего сразу встали боком. Я начал выравнивать, как вдруг Рита закричала сзади: «Берегись!».
Я успел только обернуться. В глазах застыл силуэт приличного полена летящего с того самого спуска прямо на нас. Ничего я не успел сделать, просто физически не мог успеть. Основной удар полена пришелся мне прямо в голову, и я тут же отключился.
Я пришел в себя в воде. Вода постоянно захлестывала мне на лицо, и в момент пробуждения я сильно закашлялся. Я застрял ногой, в чем-то на дне и не мог высвободиться. При этом уровень воды был мне по горло, слишком глубоко, чтобы в таком бурном потоке, дотянуться руками до дна. Я мог только барахтаться, стараясь при помощи рук держать голову над водой. Берег был довольно далеко и при этом был слишком высоким, чтобы забраться по нему. Я оглянулся по сторонам, первыми я увидел далеко внизу по течению останки нашей лодки. Все что от нее осталось – бесформенный кусок красной резины. Поток зашвырнул его на камни довольно далеко от берега.
Но вовсе не это было сейчас важным. Я старался найти Риту, но нигде не видел ее. Наконец, я увидел, как она выбирается из воды, на четвереньках она ползла к высокому берегу. Она была метрах в двадцати от меня, но я не мог крикнуть, вода не давала даже вздохнуть нормально, не то, что закричать.
Я видел, как Рита попыталась залезть на берег, но подъем был слишком крутым, и она скатилась вниз, распластавшись на камнях у начала подъема. Я не мог знать все ли с ней в порядке, я лишь мог видеть, что она жива и вновь пытается подняться на берег. В конце концов, она сдалась и замерла без движения на камнях. Она лежала головой к берегу и ногами ко мне. Я лишь увидел, что она поджала под себя ноги. Тут, вдруг, меня подбросило на волнах, и я сумел разглядеть, что все ноги Риты в крови. Все в крови. И тут вдруг я осознал, какую травму получила Рита. Я перестал сопротивляться потоку, и как раз в этот момент что-то сильно ударило мне по ноге. Я освободился, вода быстро понесла меня по течению. Только вот я четко осознавал, что освободился дорогой ценой. В ноге, будто что-то онемело. Как будто кожа ниже колена и особенно на пальцах стала нечувствительной. Тут вдруг по мутной воде за мной начали подниматься красные разводы, почти сразу смешивающиеся с грязной водой. И тут ужасную догадку сменило не менее страшное чувство боли. Нога, кажется, я потерял ногу. В один момент я потерял все, все, чем дорожил. Все случилось за каких-то жалких две секунды. Рита очевидно в беде, а мне так плохо, что я просто не могу сопротивляться потоку, а значит, у меня есть от силы три минуты пока, несомый потоком, я не налечу на что-то в воде. Рита прости меня! Я кричу, но вода тут же затекает в рот, и я закашливаюсь.
Сознание замутилось, и тут вдруг я коснулся чего-то головой. Вот и все! Я чувствовал, что врезался во что-то крепкое. Кажется в последний момент я слышал хруст. Какое-то время я еще пребывал между реальностью и забытьём. Как бы уже отделенный от тела, но еще сознающий себя. Я будто плыл за своим телом по потоку, пока тело не замедлилось, врезавшись еще во что-то. В эту секунду я и потерял связь с моими бренными останками.
11
Довольно узкий и холодный холл районной психиатрической больницы. Стены до середины окрашены в голубой цвет, вероятно, он должен символизировать спокойствие. Выше середины стены и потолок покрыты побелкой, которая то здесь, то там обвалилась от времени. Коридор, вдоль стен, которого стоят ряды стульев, упирается в окна с обеих сторон. Сейчас за окном, на котором закреплена довольно солидная решетка, вовсю разошлась метель. А ведь еще вчера была прелестная зимняя погодка, меня даже выпустили на улицу немного погулять под Ритину ответственность. Сегодня же она даже не смогла расчистить машину, но обещалась приехать завтра.
Я сижу на стуле в коридоре и жду, когда мой врач вернётся с осмотра, чтобы принять меня. Конечно, я еще пациент этой клиники и мог просто показаться ему во время осмотра, но я старался как можно сильнее дистанцироваться от своего недуга и предпочитал сам приходить на осмотр.
С тех пор как я пришел в себя, прошло два месяца. Сейчас врачи считают, что я пришел в норму и к концу января, то есть через десять дней меня выпишут, может и раньше, но ни ничего не обещали. За мной и так уже никто особо не следил, но после полутора лет в кататоническом ступоре я до сих пор мог двигаться с трудом, и мне часто требовалась помощь. Лечащий врач объяснял, что изначально у меня был негативистический ступор, то есть я занял определенную позу и сопротивлялся любым изменениям этой позы, поэтому мышцы и атрофировались.
Природой этого недуга стала комбинация из посттравматического стресса и тяжелой черепно-мозговой травмы. Когда меня выписали из обычной больницы, никто особо и не пытался мне помочь. Одного взгляда на крайне истощенного, одноногого калеку, чудом избежавшего заражения, голова которого разбита чуть ли не пополам было достаточно, чтобы Рите предлагали единственный вариант. А именно поселить меня в местном «хосписе», крыле при больницах для душевнобольных, где содержатся пациенты, которым уже нельзя помочь.
Но мои родные не сдавались, и однажды им повезло, и они наткнулись на одного молодого психиатра, который взялся лечить меня. Именно лечить, а не следить за тем как я медленно умираю. К тому моменту я уже полгода лежал то в одной больнице, то в другой, без особых результатов.