Порт-Артур называли «русской цитаделью в Восточной Азии» [Peters 19446: 350] и «восточным Гибралтаром» [Elman 2013:144], и все, кто интересовался этим конфликтом, казалось, понимали, что эта крепость имеет стратегическое значение[67]. Об этом в октябре 1906 года японской общественности напомнило издание «Кокумин симбун», описывая крепость следующим образом:
Генерал Куропаткин однажды сказал: «Порт-Артур можно с легкостью оборонять в течение трех лет даже от самой сильной армии в мире». Наша армия планировала атаковать эту неприступную крепость в течение трех дней, чтобы заставить ее капитулировать <…>. Доступно было пять наземных дивизий <…> против вражеского гарнизона, ожидавшего за закрытым кольцом из 57 больших и маленьких батарей. Только тяжелых орудий крепость насчитывала 200 единиц – число других орудий, пулеметов и др. составляло еще несколько сотен единиц. <…> Наша осаждающая армия хотела завоевать крепость даже ценой жизни солдат[68].
Тадаёси Сакураи, наш проводник по этой войне, также описал русскую крепость:
Каждый холм, каждая возвышенность имели особые своеобразные укрепления, были вооружены орудиями и пулеметами и были в состоянии отразить атаку с любой стороны, не говоря уже о том, что доступ к ним был почти невозможен ввиду заложенных повсюду мин, фугасов и проволочных заграждений. <…> С другой стороны, наше положение было весьма неблагоприятно: мы должны были карабкаться на крутые горы или спускаться в глубокие ущелья, прежде чем добраться до какого-либо форта [Сакураи 1909: 39–40].
Проблемы, с которыми столкнулись японские солдаты при осаде, очевидны: у японцев не было информации об изменениях, которые произвели русские с 1898 года; им приходилось следовать строгому плану, чтобы предотвратить высадку в Порт-Артуре Второй Тихоокеанской эскадры с подкреплением и чтобы объединиться с тремя другими армиями на севере; количество амуниции также было ограниченно в соответствии с точными расчетами при планировании [Matsukata 2005:184]. Решено было положиться на высокий боевой дух японцев. Массовые штурмы с солдатами в качестве «живых ядер» (nikudan kogeki) должны были принести победу. Эта тактика, «в большей степени отражающая некомпетентность, чем отчаянную смелость» [Matsu-kata 2005:180], в конечном счете стоила тысяч жизней и одновременно с этим спровоцировала интерес к бусидо на Западе[69]. Немецкий вице-адмирал Курт фон Притвиц (1849–1922) сообщил Вильгельму II о ситуации в августе и указал на то, что судьба Порт-Артура определит исход всей войны[70].
Ноги предпринял три генеральных штурма: 19 августа, с 19 по 22 сентября и с 30 октября по 2 ноября 1904 года – с целью заставить русских капитулировать. Однако, несмотря на невероятное число потерь – 14 000 человек только за первую атаку, – положение русских не было достаточно ослаблено. Сакураи также описывает это кровопролитное сражение:
…мы явили миру пример смелой блестящей атаки, а русские столь же смелой, упорной и отчаянной обороны крепости.
Мы страшной ценой купили свою победу, но мы превратили укрепления Порт-Артура в груды развалин, обрушили его земляные брустверы, избороздили склоны холмов и гор и взяли крепость только живыми ядрами, пущенными силой духа Ямато Дамаши! <…> Все выше и выше росли груды человеческих тел; все стремительнее лились потоки крови! <…> Несмотря на массу израсходованных снарядов – а, главное, несмотря на громадное количество пущенных в дело живых ядер – штурм крепости, которую русские считали неприступной, на этот раз нам не удался. И позднее, еще несколько больших штурмов Порт-Артура не дали благоприятных результатов, хотя и стоили нам потоков крови наших неустрашимых воинов. Понятно, что первые штурмы, хоть и неудачные, все-таки сделали свое дело: стратегические соображения требовали скорейшего окончания осады Порт-Артура; взять его надо было какою бы то ни было ценою, – поэтому главнокомандующий, хотя и с болью в сердце и с горькими слезами на глазах, решился пустить на неприятеля живые ядра [Сакураи 1909: 189, 198–199].
Воля и стойкость японцев легли в основу историй об их храбрости и героизме по всему миру, но о «костях, белеющих в долинах и на горах» [Сакураи 1909: 235], широкая общественность узнавала редко. Пройдет целое десятилетие, прежде чем Европа столкнется с подобными картинами жестокости и разрушений на полях сражений на Западном фронте Первой мировой войны.
Несмотря на потери японской армии, ситуация в гарнизоне Порт-Артура стала отчаянной[71]. Генеральный штаб Японии нуждался в переброске артиллерии, задействованной в осаде, на север и решил изменить тактику Ноги, не унижая его. На поле сражения отправили Кодаму Гэнтаро (1852–1906), быстро оценившего значимость высоты 203, с которой можно было бы легко бомбардировать гавань и город Порт-Артур. Поскольку блокада гавани никогда не была полной, гарнизон на регулярной основе получал ресурсы, и даже в декабре 1904 года русские пытались отправить в крепость по морю амуницию[72]. В итоге осада длилась дольше запланированных двух с половиной месяцев, а японские военачальники отчаянно нуждались в результатах [Die Verpflegung 1906: 664–665]. Понеся тяжелые потери, японцы штурмом взяли высоту и наконец смогли простреливать все позиции русских[73]. Это вынудило генерала А. М. Стесселя (1848–1915) сдать крепость японцам в январе 1905 года.
Для защитников крепости это стало спасением. В последние дни осады они были вынуждены питаться лошадьми и мулами, а из-за недостатка амуниции им приходилось проявлять изобретательность. Позже солдаты доложили лейтенанту флота Хейне о том, что им приходилось собственноручно изготавливать гранаты в мастерских на верфях. Для производства самодельных гранат использовались остатки от корпусов израсходованных гранат, наполнялись самоделки взрывчаткой из выброшенных на берег не сработавших торпед. Затем они добавляли запал и использовали новые гранаты против японцев[74]. Солдаты также рассказали Хейне о том, что они применяли японские неразо-рвавшиеся снаряды, стреляя ими обратно в японцев при помощи орудий того же калибра, – около 50 штук в день[75]. Захват высоты 203 5 декабря 1905 года быстро положил изобретательности русских конец. Город и гавань начали обстреливать из 280-миллиметровых орудий, и оставшиеся корабли были потоплены. Менее чем через месяц русский гарнизон сдался [Luntinen, Menning 2005: 244; Matsukata 2005: 194–195]. Япония одержала победу ценой потери более чем 60 000 человек, так что осада «показала летальность оружия, которое будет широко использоваться в сражениях Первой мировой войны» [Sisemore 2003:2]. В 1894 году крепость была взята за 24 часа, а в 1904 году на это потребовалось гораздо больше времени. Современные технологии полностью изменили сражения и жизнь солдата на войне, превратив ее в то, что порой называют «кровавой бойней»[76].
Несмотря на потери, осада завершилась успешно, и Ноги смог увести армию на север для поддержки трех других армий. Впоследствии его будут изображать как национального героя, в частности потому, что он совершит ритуальное самоубийство после смерти императора Мэйдзи в 1912 году. Даже Ян Гамильтон позднее описывал Ноги в целом в позитивном ключе, приписывая ему то, что хотел бы видеть в себе после Дарданелльской операции:
Он, я уверен, человек большого благородства, наделенный философским героизмом, пронизывающим мягкое достоинство его манер и внешнего вида. Он производит впечатление человека до крайности простого и не испорченного успехом. Хотя по времени своего рождения он стоит среди военачальников старой школы, при этом он никогда не тратил ни времени, ни усилий на то, чтобы соответствовать своей эпохе. Он прочитал огромное количество современных военных трудов. Если бы я был японцем, я бы преклонялся перед Ноги. Удачлива та армия, в которой есть такой генерал, как и счастлив такой народ [Hamilton 1907: 317].
Долгая осада Порт-Артура – одно из немногих событий этой войны, во время которых русских солдат не обвиняли в трусости или отсутствии боевого духа. Однако она не изменила исход войны, поскольку русские армия и флот не смогли воспользоваться продолжительностью осады; в частности, не было предпринято попытки использовать флот, сохранившийся в Порт-Артуре, совместно с кораблями из Владивостока. Кроме того, Вторая Тихоокеанская эскадра все это время совершала кругосветное путешествие навстречу своей судьбе у острова Цусима. Теперь японская армия получила возможность направиться на север для участия в сражении, которое, как думали японцы, приведет их к победе.
За сражение при Ляояне, сражение на реке Шахе и осаду Порт-Артура японская армия заплатила чрезвычайно высокую цену. Военные стратеги в Токио признавали необходимость победы в генеральном сражении, подобному франко-прусской битве при Седане – победы, которая положит конец войне и вынудит Россию сесть за стол переговоров. Части Куропаткина также несли потери, но к нему прибывали новые войска, и он построил новые оборонительные позиции в Мукдене. У японцев не было другого выбора: они поставили все на заключительную стадию наземной войны. Это было одно из самых крупных сражений в истории человечества[77]: приблизительно 275 000 русских ожидали 200 000 японцев. По итогам сражения, которое продолжалось с 20 февраля по 10 марта 1905 года, потери японцев составляли 70 000 человек, а русских – 90 000[78]. Однако это не стало битвой за Седан, как того хотели японцы, поскольку русская армия не была разбита и все угрожала японским войскам, даже несмотря на то, что в результате угрозы революции внутри страны дальнейшая мобилизация в России прекратилась. В то же время Россия была неспособна на финальное наступление[79] в Маньчжурии и пребывала в оборонительной коме. В 1904 году невозможно было представить быстрое истощение финансовых и военных возможностей Японии[80], но в 1905 году ущерб, нанесенный войной, положил конец новым атакам. Россия не победила ни в одном наземном сражении. Однако Российская империя перебросила в Маньчжурию больше войск, чем кто-либо мог представить в 1904 году, и эти войска продолжали представлять собой угрозу, пока армия оставалась непобежденной [Nish 20056: 17; Towle 19806: 111]. Также Япония не могла организовать блокаду России [Betts 1934: 593]. На суше, как это описал в 1909 году Уилкинсон Д. Берд, огромный европейский Голиаф «был, таким образом, вынужден принять поражение от более слабой нации, которая путем тщательной подготовки и умелой организации, что немаловажно для успеха военного предприятия, при помощи рассудительных союзников оказалась способна побить более сильного соперника» [Bird 1909: 65].
Наблюдатели пытались объяснить это различными факторами, например тем, что амбиции России на Дальнем Востоке не были национальными, а выражали личные цели различных представителей руководства страны, среди которых были и вероломные фигуры [Bird 1909: 65]. В качестве другой причины называют оборонительный характер ведения войны Россией:
Весь ход военных операций снова доказывает, что не так сложно спланировать, как сложно придерживаться решения, а именно это требуется для успешного ведения войны; хотя, естественно, хороший и отлично исполненный план – это недостижимый идеал. <…> Ценность и значимость инициативы – вот еще один урок этой войны [Bird 1909: 66].
Также Берд видит причину поражения России в сомнениях Куропаткина:
Куропаткин не был дураком, как это обычно считается. Люди, знавшие его, говорили, что он казался умным, культурным человеком, изучившим военную литературу. О нем отзывались как о решительном человеке, в значительной степени обладавшем так необходимым опытом в военном деле, и ранее отличившемся на службе. Казалось, что, таким образом, у него есть все качества, которые требуются генералу. Тем не менее он проиграл. Груз ответственности оказался слишком велик для него, ему не хватило характера, чтобы воплотить свои планы в жизнь, навязать волю оппоненту [Bird 1909: 69].
Берд не был одинок в своей оценке. Немец Эберхард фон Теттау (1857–1922), находившийся при русской армии и наблюдавший за ней, поделился плохим впечатлением от боевого духа и результативности русских. Он также винил в поражении офицеров, а не рядовых солдат: