Книги

Русские уроки истории

22
18
20
22
24
26
28
30

Просвещение выдвинуло вместо принципа синтеза знаний — идеи средневекового Университета — принцип Энциклопедии, знания, лишённого теологического, философского и методологического осмысления, знания разрозненного, частного, аналитического. Главное — чтобы обо всём. Так создаётся иллюзия картины мира. Именно в этом виде и создаёт её разделённая по предметам наука Нового времени. Идея Энциклопедии как таковая была выдвинута, чтобы похоронить цивилизационный проект Университета.

Вера в Бога, позволившая появиться собственно Науке и толковавшая существование как проект и проблему, деятелями Просвещения была замещена натурализмом, верой в Природу, исходившей из очевидной каждому данности существования. Верой в Природу были наделены и сами учёные — хотя и не все и не сразу. Это отступление в религиозное прошлое, предшествующее язычеству и вызывающее появление «призраков» языческих богов. На подложке натурализма впоследствии выросли и светские религии без Бога. Они, однако, просуществовали не дольше одного века. Была придумана и замена душе: фикция «сознания» породила целую философию и далее — психологию в ее идеологическом применении, научную авантюру, направленную на реинтерпретацию в натуралистическом ключе всего религиозного опыта человечества. За это Робин Джордж Коллингвуд, автор «Идеи истории», метко назвал психологию величайшим мошенничеством ХХ века. Светская вера, искусственная конструкция сознания, лежащая в основе рекламы, «промывания мозгов», PR, политических технологий (манипулирования выборами с использованием информационных и финансовых потоков), создаёт лишь эти материальные эффекты — всплески психики, но не может дать того, что даёт человеку истинная вера — воли, усилия к изменению идеального. Но именно воля связывает поколения, делает народ способным к достижению исторических целей, требующих десятилетий, столетий, тысячелетий.

Для открытия фундаментальных законов Бог был необходимым интеллектуальным условием. Таков Он у Ньютона, Лейбница, Кеплера, Коперника и многих других. А вот Лаплас уже может обойтись «без этой гипотезы», занимаясь лишь расчётами на базе уже имеющихся законов. Эйнштейн позицию Лапласа и многих других идеологических последователей натурализма не разделял. В частности, он не принял квантовую механику, поскольку был убеждён, что Бог «не играет в кости». При этом специальную теорию относительности Эйнштейн строил с использованием очевидного метафизического монотеистического положения: свет обладает очевидным абсолютным существованием, коль скоро он был создан ранее всего другого. Это позволило ему сделать онтологический вывод из известного эксперимента Майкельсона — Морли, до которого сами экспериментаторы не додумались.

Природа не мыслит и не является личностью, в отличие от Бога. Те, кто формулировал фундаментальные законы науки, ясно осознавали, что сама возможность их формулировки, само их существование как законов невозможно без обеспечения их существования в идеальном мире, без существования самого идеального мира, без возможности нашего проникновения в него. Совокупность этих «условий» существования идеального и есть Бог в европейской цивилизационной парадигме. Аристотель вообще не предполагал самого существования законов в своей физике. Он считал физический мир приблизительным, а не точным. Натура (то есть «природа») в переводе с древней латыни — это родовое отверстие у овцы, буквально «то, что рождает». В этом качестве природа переносит из языческого, мифологического, магического сознания в научное и философское принцип «подобное от подобного». В «научной идеологии»/светской вере, не имеющей отношения к самой науке по существу, Природа таинственным образом отвечает за наделение существованием того, законы чего уже открыты и «существуют» (ведь иначе они — не законы). Иными словами, идеология натурализма (она же светская вера) паразитирует на массиве уже построенного научного знания, принимая его некритически и отождествляя науку с этим массивом, в то время как наука рассматривает накопленное знание лишь как предмет для опровержения в ходе дальнейшего применения научного метода. Только применение научного метода есть наука — но это понимание остается практически недоступным для всех, кто наукой не занимается. Светская же вера, прикрываясь наукой, определяет её именно как прогресс накопления знания, в то время как настоящая наука не признаёт никакого накопления, она — это мышление, стремящееся к революции в представлениях. Прогресс выдвигается как главный идол светской религии — и в либеральном, и в коммунистическом её изводе, и неизбежное падение этого идола (к чему стремится подлинная наука, опровергая собственные теории) приводит к обрушению всего светского вероучения.

Натурализм утверждает, что научное знание якобы вытекает из опыта. Скрывая тем самым подлинную роль мышления в науке. Опыт действительно становится предметом научного мышления, но прежде всего — как преобразуемый этим мышлением. Для этого научный метод содержит в себе эксперимент, «допрос» Природы. Наука целенаправленно опровергает имеющийся опыт и создаёт принципиально новый. Снова и снова. А если нет — значит, наука закончилась.

Вера Просвещения заместила личную ипостась Бога Разумом, попытавшись из Разума сделать Человека. Гегелевская ересь переделала Святой Дух в Абсолютный (то есть уже без Бога). Попытки изгнать Бога привели к тому, что функции Божественного стали приписываться человеку уже не контрабандой, а напрямую. Фейербах — борец с христианством — провозгласил, что вера в Бога есть главное отчуждение человеческой сущности от человека. Зачем человеку душа, если он и есть бог? Человеку нужно лишь вернуть себе свои божественные качества и способности, которые он приписывает и тем самым отдаёт Высшему Существу. Философия Просвещения и немецкая классическая философия создали и обосновали светскую веру без Бога, главной целью которой стала антихристианская контрреволюция. Маркс & Co превратили эту программу в практическую, предложив человеку не за душу переживать, а решать соразмерные божественному могуществу задачи — установить власть над Природой с помощью науки, и — с её же помощью — переделать социум по своему усмотрению, объявив единственно значимым материальный порядок.

Подлинная наука Нового времени как последовательность интеллектуальных революций, как историческая смена сущностных картин мира стала возможна именно благодаря метафизике единого Бога, открывающегося человеку. Это главный интеллектуальный шаг европейской цивилизации после Древней Греции, и совершён он благодаря христианству. Европейская наука создавалась как еще один — новый — способ понимания Откровения, явленного нам в самом тварном мире, в «Книге Природы», параллельно «Книге Завета». Католицизм, папская ересь, в стремлении к мирской власти науку не принял. Она ему была крайне неудобна. Ведь ее суждения могли расходиться с суждениями Церкви. Как же тогда быть с непогрешимостью Папы? Оттолкнув науку, Святой Престол способствовал пониманию её как альтернативы или даже замены Откровения. Заметим, что православие с наукой никогда не воевало. Когда Западная церковь столкнулась с проектом Университета, направленным на формирование светской духовной жизни, она попыталась вмешаться в его реализацию, внедрив в него богословский факультет на том основании, что теология-де является источником знания, основанием философии и науки. Но в этом она не преуспела, так как это был не её проект. Творцы же европейской науки Нового времени употребили-таки теологию при формировании оснований науки, но по-своему. Университеты же в дальнейшем породили натуралистическую картину мира, которая в рамках другого западного проекта — Энциклопедии — стала источником светской веры. Эта светская вера — такой же враг науки, как и инквизиция, но враг более коварный, притворяющийся другом. Она накладывает жёсткие ограничения на мышление, заранее ограничивая то, «что может быть», тем, «чего быть не может», догматизируя имеющееся знание. А как иначе? Ведь накопленное знание и есть капитал.

Утрата философских, теологических, методологических рамок науки, организованная светской верой, также была объявлена прогрессом. Интеллектуальная ситуация, созданная таким пониманием прогресса, уже в начале ХХ века осознавалась как кризисная, как «Закат Европы», то есть «Закат Запада».

От католицизма к Просвещению: от Человека к индивиду. Торжество светской веры

Идеология Просвещения совершает ещё одно искажение исходных постулатов европейской цивилизации. Изначально причастность к мышлению и идеальному не может быть гарантирована человеку. Это вопрос его судьбы.

Первым актом действительного мышления, благодаря которому человек включается в мышление, является понимание. Оно может и не состояться, не случиться, человек может «не сподобиться». Ведь понимание направлено не на вещи, не на сущности, не на знание, а на бытие или другую метафизику, из которой всё появляется и куда всё исчезает. Понимание исторично, возникает благодаря участию в истории, её проживанию. Условия включения в мышление заданы культурой — состоявшимся мышлением, его знаками. Но чтобы воспользоваться ими, их нужно понять. А вот заставить понять, видимо, нельзя. Сначала человеком должна овладеть воля к пониманию, мышлению, существованию. Субъекту Декарта предшествует Гамлет с вопросом «быть или не быть». В своих отношениях с Богом человек подлинно свободен.

Здесь обнаруживается предел всякой власти, самодостаточности всякого социального единства, претендующего на поглощение человека. Подлинная вера в Бога лежит за пределами отношений власти, которыми пронизано общество как первичными, так как само общество есть борьба за власть. Поскольку всякое государство должно стремиться к суверенитету, к полной юрисдикции над любыми отношениями власти, к заключению любой власти (и, следовательно, общества) в себе, то вера в Бога — и только она — позволяет установить внешнее отношение к государству, дать ему назначение, утвердить государство как средство контроля над властью.

Однако можно подменить веру отношениями власти, которые будут веру имитировать. Для этого необходимо исключить из веры Бога. Конечно, такая вера заведомо не может сформировать позицию и положительные требования по отношению к государству. Напротив, вера сама становится инструментом общества в борьбе за объявление государства элементом этого общества, в подчинении ему государства в качестве орудия власти.

Подменить веру властью можно, только навязав частное знание (а знание всегда частное) в качестве метафизики, всеобщего представления о существующем. Такая подмена потребует корректировки меняющейся исторической действительности, её подгонки под заданную веру во власть. Метод тут один: избирательное ограничение (цензура) внимания к явлениям и уничтожение самих явлений, не укладывающихся в официальную доктрину светской веры.

Ортодоксальное христианство в этом пункте исходит из невозможности навязать веру, из веры как принципа свободы человека. «Богу Богово, а кесарю — кесарево». Католицизм произвёл фундаментальное замещение веры властью — как внутри Церкви (Церковь только одна, подчиняется только папе, а папа непогрешим), так и вне её (католическая Церковь играет ведущую роль в установлении и обеспечении светской власти государей). Католический прозелитизм, навязывание веры — движущий механизм в захвате Западом всей планеты, основа нового колониализма. Старый, римский дохристианский колониализм на всю планету не претендовал.

При всей ненависти к Церкви идеология Просвещения по методу стала прямым продолжением католического миссионерства: уверовать должен буквально каждый, и это осуществимо, поскольку верить теперь нужно в себя, в субъективность. Просвещение придало принципу Декарта «мыслю, следовательно, существую» статус реальности. Акт мысли полагался просветителями как самоочевидный, наглядно данный, ничем не обусловленный. Так рождался и психологизм — отождествление мышления с самоочевидной для индивида психикой.

Однако мышление подобно такой инфраструктуре, как язык, — и надстроено над ней. Не человек «говорит языком», а язык «говорит человеком» и «через человека». Каждый человек обнаруживает себя в контексте исходно заданного и исторически развернутого языка — он осваивает речь и вырабатывает собственный способ участия в языковой деятельности. Так и мышление существует как особая субстанция. И лишь будучи подключённым к этой субстанции, человек существует как мыслящий. Иными словами, чтобы существовать, надо как минимум мыслить, что совсем не просто. Декарт же полагал «я мыслю» за несомненную данность, из которой вытекает существование человека-субъекта.

Можно сказать, что способом освоения человеком мышления по аналогии с речью является ум, интеллект. Носящие, как и речь, внешний, объективный, орудийный характер, они есть средства участия человека в мышлении. Ум — не психика и не сознание в современном вульгарно-материалистическом понимании. Ум сопричастен бессмертному существованию души, это её аспект. Из чего состоит ум? Мы уже постулировали, что для акта мышления нужен как минимум акт понимания, который сам по себе — событие историческое, судьбоносное. Однако нужна ещё проверка: мышление ли это? Понимание ли это? Что, собственно, понято? Таким образом, вслед за актом понимания для включения в мышление необходим ещё и акт рефлексии: нужно установить, имело ли место понимание и на что именно оно было направлено.

Уже здесь идеальное существование человека принципиально расходится с натуралистическим пониманием существования индивида. Индивид в переводе с латыни означает «неделимый». То есть его существование постулируется материалистически — как мы его видим. Человек же (в отличие от индивида) существует в мышлении множественным (то есть идеально делимым) образом. Уже на самом первом отрезке вхождения в мышление он расщепляется как минимум на две позиции — понимания и рефлексии. Необходимость связи этих позиций рождает другие интеллектуальные функции, такие как мысль, — коммуникация, мышление в конструкциях знаков и символов, мыследействие.

Так что индивид, в обеспечение своей неделимости, отделён не только от других индивидов, но и от бытия, от мышления. Он сам бытийствует, сам мыслит: сначала «себя», потом «объект».