Безусловным коммерческим хитом и самой узнаваемой картиной Третчикова стала «Китайская девушка», которую люди быстро прозвали «Зелёная леди». Такое название связано вовсе не с её одеждой, которая выполнена в золотых оттенках, а с необычным цветом лица, похожим на окисленную медь. «Китайская девушка» – далеко не единственная картина, на которой Третчиков придал натурщице не свойственный людям цвет кожи. Это стало своего рода его визитной карточкой, позволяющей безошибочно узнать мастера, поэтому, скорее всего, такой нестандартный ход был продиктован желанием привлечь внимание зрителя.
«Зелёная леди» обязана своей необычной красотой юной работнице прачечной Монике Ли, которая, как мы помним, нехотя согласилась позировать Третчикову. Именно эта знаковая встреча художника со своей самой знаменитой моделью открыла настоящую главу.
Картина стала настолько популярной, что многие даже проводили параллели между нею и Моной Лизой, и на то имелись свои основания. Если знаменитая Джоконда смотрит зрителю в глаза, таинственно улыбаясь, то «Зелёная леди» задумчиво отводит взгляд в сторону, отстранённая и полностью погружённая в свои собственные мысли. Однако их объединяет самое главное – неразгаданная загадка. Обе картины оставляют ощущение недосказанности и тайны, словно самое главное художники оставили за рамками холста – и теперь предлагают нам самим угадать, о чём задумалась красавица-китаянка и чему улыбается итальянская синьора.
Успех «Китайской девушки» поразил не только покупателей, но и самого художника. Во-первых, он честно признавался в том, что во время написания картины почти никогда не может предугадать, будет ли она пользоваться спросом. Таким образом, феномен «Зелёной леди» так и остался загадкой даже для самого её создателя. А во-вторых, с успехом картины пришло и осознание того, что индонезийский оракул оказался прав – Владимир обрёл мировую известность, а самой популярной из его картин стала та, на которой изображена восточная девушка. Впрочем, в одном оракул всё же ошибся: ни один из множества автопортретов Третчикова так и не получил широкого распространения.
Кроме «Зелёной леди» отдельного упоминания, безусловно, достойна «Потерянная орхидея» – грустная аллегория быстротечности славы и тщеславия. Карнавал окончен, и всё ещё свежая орхидея, которая недавно украшала чью-то петлицу, лежит на опустевших ступенях. Картина поменяла нескольких владельцев, но на каждой выставке неизменно вызывала у посетителей самые живые отклики.
Ещё одна невесёлая и в целом не свойственная Третчикову картина, стоящая особняком в его творчестве, – «Слепой нищий».
Изображённый приглушенными красками слепой старик с белёсыми глазами словно протягивает свою морщинистую руку к зрителю, прося подаяния. Третчикову удалось создать поразительный эффект присутствия нищего среди зрителей, словно он вот-вот сделает шаг, сойдёт с картины и направится в толпу, опираясь на бамбуковую трость.
И, наконец, последняя картина, мимо которой сложно пройти, не сказав хотя бы несколько слов, это – «Умирающий лебедь». Однако речь здесь идёт исключительно о балете. Третчиков был настолько потрясён, увидев этот танец в исполнении Алисии Марковой[76], что буквально потребовал, чтобы балерина ему позировала. И, как ни странно, звезда согласилась, хотя Владимиру пришлось ездить за ней, следуя марш руту её гастролей, чтобы делать зарисовки то в одном, то в другом городе. Уделить позированию сразу несколько часов звезда просто не могла. Картина получилась немного театрализованной, однако поклонники Третчикова высоко оценили её, и напряжённая фигура Марковой в образе лебедя быстро перебралась с оригинала на постеры, а те, в свою очередь, – на домашние стены любителей балета.
Говорить о картинах можно бесконечно, однако лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать. Сейчас, когда многие из произведений художника доступны в интернете, любой из вас может самостоятельно посмотреть их и составить собственное впечатление. Посему мы не станем слишком долго заострять внимание на том, что является делом вкуса, и вернёмся к самим Третчиковым.
Несмотря на осуществившуюся американскую мечту, Третчиковы в конечном счёте приняли решение вернуться в ЮАР. Размеренная жизнь Кейптауна, казавшегося немного провинциальным по сравнению с шумными американскими городами, была больше по душе Третчиковым. К тому же, нашёлся и ещё один аргумент в пользу возвращения, весьма существенный для настоящего художника: за все три года пребывания в Америке Владимир не создал ни одной новой картины. Конечно, это можно было списать на плотный выставочный график и частые переезды из города в город. Но Третчиков не собирался заниматься самообманом: он со всей ясностью ощущал, что здесь, в Америке, ему так и не удалось найти источников вдохновения.
В Кейптауне же всё располагало его к работе: стоило художнику выйти на улицу, как он сразу находил сюжет для новой картины. Грузная торговка с широкой улыбкой на морщинистом лице, уличные музыканты, веселившие прохожих своей игрой и ужимками, дикая природа, начинавшаяся сразу же за окрестностями Кейптауна… Все эти незамысловатые сюжеты и колоритные лица приносили Третчикову куда больше вдохновения, чем самая роскошная жизнь в Штатах. Думаю, не будет преувеличением сказать, что в ЮАР Третчиковы, наконец, обрели новую Родину – место, которое они с чистым сердцем могли назвать своим домом. Так что настало время возвращаться домой.
Кейптаун встретил их слухами трёхлетней давности: репортёры по-прежнему желали знать, сколько Владимир заплатил «Новой группе» за пиар-компанию перед отплытием в Америку.
Наверное, Третчиков дорого дал бы за то, чтобы предположения репортёров оказались правдой. Однако реальность была такова, что даже после успеха его масштабного американского турне риторика «Новой группы» и местных газет в отношении его творчества не претерпела никаких изменений. Выставки Третчикова по-прежнему или игнорировались, или же получали саркастические оценки «корифеев». Радовало лишь одно: обычные люди всё так же любили своего «народного художника» и не уставали штурмовать выставочные залы с его картинами.
Однако нельзя сказать, что американский тур прошёл даром и не привнёс никаких изменений в карьеру Владимира. Именно благодаря этому трёхлетнему трамплину спрос на репродукции его картин начал стремительно расти во всём мире, особенно в англоговорящих странах. Кто бы мог подумать ещё несколько лет тому назад, что творчество русского эмигранта способно потеснить привычные для обывателей пасторали прошлого века? И тем не менее число домов, где на стене весела «Зелёная леди» или «Потерянная орхидея», неуклонно росло.
Безусловно, такой коммерческий успех способствовал увеличению благосостояния художника и позволил супругам купить землю в одном из престижных районов Кейптауна. Через некоторое время здесь появился солидный особняк с головокружительным видом одновременно на океан, на раскинувшийся вдоль него город и на величественную Столовую гору. Как признавался сам Третчиков, «этот дом построила „Зелёная леди“». К роскошному дому, само собой разумеется, должна подъезжать не менее роскошная машина: и здесь Владимир остался верен своей любви к ярким, неординарным вещам, выбрав розовый кадиллак, благодаря которому присутствие Третчикова в городе становилось ещё более очевидным.
В то время во всей Южной Африке насчитывалось всего два таких автомобиля: один принадлежал президенту страны, второй – русскому эмигранту. Поэтому в 1960 г., когда Южную Африку посетили премьер-министр Великобритании Гарольд Макмиллан и его супруга, Владимир получил личный звонок из администрации президента с просьбой одолжить кадиллак для первых леди. Естественно, просьба была встречена с пониманием и, полагаю, не без доли внутренней гордости.
Как легко заметить, наш герой сильно отличался от стандартных представлений о «настоящем художнике», который должен довольствоваться крохотной мансардой, передвигаться на велосипеде и питаться преимущественно яркими закатами и рассветами. Собственно, Владимир и не скрывал своего пристрастия к роскоши, спокойно признавая: «В своей душе я – представитель богемы, но предпочитаю жить как капиталист. Я лучше останусь в Дорчестере, чем буду жить на чердаке. И я скорее буду водить кадиллак, нежели велосипед».
Кроме того, в нём счастливым образом, без всяких внутренних противоречий уживались любовь к своим картинам и умение их продавать. Третчиков был готов защищать своё творчество от любых нападок, однако абсолютно спокойно расставался со своими картинами, считая, что каждая из них имеет право выйти за пределы его мастерской и обрести свою собственную «биографию».
Его оригиналы продавались достаточно дорого, но это с лихвой компенсировалось растущим потоком репродукций по весьма демократичным ценам. Причём за их качеством Третчиков всегда следил лично, дотошно проверяя достоверность мельчайших оттенков, чем порой доводил производителей до белого каления. Злые языки даже поговаривали, что репродукции получались значительно лучше оригиналов.
В общем, было в этом неординарном художнике что-то от удачливого торговца, которому всегда удавалось не только угодить публике, но и с успехом продать свой товар. Такое редкостное сочетание Аполлона с Гермесом, безусловно, вызывало зависть и раздражение. Вполне возможно, что именно это обстоятельство, а вовсе даже не расхождение во вкусах, окончательно развело Третчикова и «Новую группу». На мой взгляд, сложившаяся вокруг художника обстановка предельно точно была описана одним из почитателей его творчества – южноафриканским писателем Стюартом Клоетом. Причину категорического неприятия Третчикова он объяснял так: