В 1978 году в своей Гарвардской речи Александр Солженицын указал тогда еще внимательно прислушивавшемуся к нему Западу, что утопии о создании единого глобального мира по западному образцу – никчемны и опасны.
«Всякая древняя устоявшаяся самостоятельная культура, да ещё широкая по земной поверхности, уже составляет самостоятельный мир, полный загадок и неожиданностей для западного мышления. Таковы по меньшему счёту Китай, Индия, Мусульманский мир и Африка, если два последние можно с приближением рассматривать собранно. Такова была тысячу лет Россия, хотя западное мышление с систематической ошибкой отказывало ей в самостоятельности и потому никогда не понимало, как не понимает и сегодня».
С тех пор под пятой американской гегемонии здание либерального Глобального Мира поднялось на несколько этажей и сразу же пошло трещинами. И дело было не только в объективных дефектах конструкции, но и в осознанном сопротивлении России, так отчетливо прозвучавшем в 2007 году в «Мюнхенской речи». Россия отказалась от встраивания в глобальный порядок, решила осуществлять себя на основе своих собственных начал и не давать загонять в глобальный мир тех, кто близок и важен для них. И с тех пор исторический полюс России как защитницы многообразия исторических миров против секулярно-либерального глобалистского проекта лишь укреплялся.
Мы – разрушители вавилонских башен, которые пытаются сковать всё человечество порядком единого греха и единой сатанинской гордыни. Мы – камень преткновения на пути антихриста, и поэтому, конечно, не случайно перенесение на Россию святоотеческого представления о «катехоне» – той удерживающей силе, которая препятствует вхождению в мир антихриста.
Третий Рим, вторая Византия и Святая Русь
Огромно значение России как аутентичной продолжательницы одной из самых блистательных цивилизаций в человеческой истории – византийской, чей исторический путь был насильственно прерван взятием османами Константинополя в 1453 году. Огромный континуум исторического и духовного наследия, стилей и культурных практик одномоментно оказался осиротевшим, предназначенным на принудительное разъятие по западным музеям и библиотекам, как то случилось с Египтом или Ассирией.
Однако вместо этого Византия не только выжила, но и восторжествовала в лице России. И дело не только в иконописи, архитектуре, житиях святых или аскетической традиции. Дело, прежде всего, в центральном смысле византийской цивилизации, без которого она непостижима, – представлении о христианской империи как политической организации, обеспечивающей существование Православной Церкви и защищающей возможности человека по доступу ко спасению во Христе.
Несомненно, такое спасение возможно и вне политической организации и даже против неё, как доказали примеры римских и большевистских гонений, давших тысячи, десятки тысяч мучеников и новомучеников, не отрекшихся от Христа ни под какими пытками. Однако постоянное существование в таком героическом режиме возможно лишь для очень небольшого количества людей, что противоречит апостольскому принципу «умножения числа спасаемых». Для большого количества людей нужна «инфраструктура спасения», которую может обеспечить только обороняемая великим государством цивилизация.
Таковой и стала русская цивилизация, получив щит православного царства после падения Византии (причем греки последних столетий осознанно содействовали конструированию русского православного царства как преемника Второго Рима).
Государственность России с её суверенитетом, русская цивилизация с её самобытным устроением и национальное самосознание русского народа с его пониманием своей исторической преемственности – вот главная гарантия существования православия как светоча Христовой истины. И это не историческая случайность, не мнимое «ограничение Христа Россией», не беспочвенный национальный мессианизм. Это то историческое здание, которое выстроено действующим в истории Духом Святым, той силой, которая строит и Церковь Божию и осуществляет пути Провидения в христианском мире.
И когда мы говорим о Святой Руси, то мы не рассуждаем об особой магической святости почвы, мы говорим о том сообществе святых, усилиями которых и выстроена Русская Земля во прибежище, и поддержке других святых и спасаемых грешникам. Святая Русь – это то устойчивое состояние, та явленность Христа и Его истинной Церкви в мире, которая и оправдывает само продолжение хода мировой истории. А историческая энергия и традиция русского народа – это та гравитация, которая позволяет Небесной Церкви полноценно присутствовать на земле. Денационализируйся православие, стань оно «этнически нейтральным», позабудь о русской традиции, и оно оторвется от земли, нарушится та лествица Иаковля, по которой на Небеса восходят и сходят для молитвенного заступничества земные ангелы. Православная Церковь рассыпется на отдельные гаснущие во тьме маячки, и Сын Человеческий, придя, уже не найдет веры на земле.
Самые главные вопросы
Наконец, еще одним всемирно-историческим достижением русского народа, его истории и культуры является постановка самых глубоких, самых последних вопросов о бытии. Феномен Достоевского, показавший меру глубины русской культуры, сам по себе оправдывает её место как важнейшего наследия человечества.
Достоевский – это та точка, в которой Россия непосредственно соприкасается с Вечностью. Вот Россия. Вот Вечность. Пограничников по случаю прибытия Фёдора Михайловича убрали. Именно здесь русская мысль поднимается на такие высоты, приобретает такую остроту, что может соперничать с самой Библией (не как замена, конечно, а как тот карлик, что встал на плечи гиганта).
Достоевский решился задать вопросы Богу, как задал их некогда праведный Иов, и показал то превосходство видения, которого не смог дать западный взгляд на Христианство, сформулированный некогда Ансельмом Кентерберийским, а потому неизбежно уклонившийся в нынешнюю деградацию секуляризма. Этот западный взгляд состоит в следующем: грех есть преступление, страдание – это наказание. Наказание должно быть непременным, неотменимым и соответственным преступлению. Вся западная традиция права, лежащая в основе той цивилизации, базируется на этом фундаменте.
Но как быть с тем, спрашивает Достоевский, что в мире существует полно страданий, которые не являются платой ни за какой грех, являются чистым мучением и беспримесным мучительством? Очень часто мы видим, как мучится человек без всякого соразмерного его греха. И на этом фоне страдания людей за свои грехи теряют свою искупительную силу, поскольку так же мучатся и те, кто ничего не искупает, кого просто мучат. Гармонии не получается, поскольку объяснимые грехом мучения есть лишь незначительный частный случай мучений необъяснимых.
Запад предпочел услышать ответы фарисействующих друзей Иова, а не ответ Бога. Мол, нет никого без греха, как нет дыма без огня, если мучишься, значит виноват. На этой философии возросла «протестантская этика» Запада: если ты беден и несчастен, значит, грешен, а если богат и успешен, значит, от века призван Богом ко спасению. А там уже недалеко и до фашистской версии ницшеанства: если не хочешь страдать, то причиняй страдание, если не хочешь быть жертвой, будь охотником. Происходит освобождение от страдания через причинение страданий другим.
Достоевский вскрыл эту садистическую бездну, лежащую в основе греховного порядка человеческой жизни и канонизированную западным рационализмом. Его пафос – это пафос самой книги Иова, где, напомню, Господь обличает фарисействующих друзей Иова, рассуждающих о его мнимой «вине». Они мыслили о Боге недостойно, Иов же, призвавший Бога на суд и потребовавший отчета о невинном страдании, мыслил о Боге должно и праведно, как о том, кто не может и не должен допускать несправедливости мучительства в мире.
Достоевский устами своих героев задает достойные вопросы и слышит достойный ответ: невинное страдание в мире несправедливо и не может быть оправдано. И для того и приходит Христос в мир, чтобы как Сын Божий испить эту чашу неправедного страдания, для того и существуют христиане, чтобы осушить слезы и принести исцеление. Не казуистический расчет преступлений и наказаний, а живая сострадательная любовь, принесенная Христом, – вот единственный путь осушения слез ребенка. Именно поэтому Достоевский – самый христоцентричный писатель во всей мировой литературе. Он готов оказаться даже против «математически доказанной истины», если эта истина будет против Христа.
С вопросом об искуплении страдания у Достоевского тесно связан вопрос о человеческом достоинстве. «Человек – это звучит гордо» – присказка множества писателей и мыслителей и до, и после Достоевского. Столь же многих можно найти и с формулой, что «Человек – это звучит низко». Иногда тот и другой тезис объединяются вместе, что ничтожный человек, отверженный, униженный и оскорбленный, может встать с колен и проявить истинно гордое, отважное и смелое в себе, доказать своё достоинство, поднятое из грязи и низости. Большая часть европейской литературы последних веков посвящена именно падению или восстанию человека. «Он жалок и грязен, но он тоже человек».