Риск и счастье быть русским
Та идентичность, которая является предметом сознательного выбора, формируется цивилизацией.
Цивилизация – это фабрика идентичностей. И несомненно, что феномен русской цивилизации существует, причем не только на контрасте «Россия не Европа», но и сам по себе. Россия гораздо менее «не Европа», чем «не Азия», «не Африка» и «не Америка» – и это позволяет ей мерить себя европейской меркой и отталкиваться от Европы как от соперницы. Русским вряд ли пришло бы в голову доказывать себе и друг другу до остервенения тот факт, что мы не Китай. Не будь этого цивилизационного соперничества с Европой, Россия была бы гораздо менее русской и, кстати сказать, менее европейской.
Россия – это осуществление нацией определенного цивилизационного выбора и интериоризация индивидом выработанного цивилизацией строя. Русская личность, это проявление через конкретный характер и поступок тех богатых предпосылок, которые вручает ей русская цивилизация. И чем более богат и разнообразен усвоенный цивилизационный опыт, тем и сама личность более ярка и неповторима. В эпоху глобализации особенно наглядно проявляется тот факт, что чем более национальна та или иная личность, тем более она индивидуальна.
Однако можем ли мы определить то конкретное содержание, те цивилизационные коды, которые русская цивилизация усваивает своим носителям и которые настолько определяют их бытие, что люди готовы сознательно бороться, сражаться и даже умирать за Русский Мир, в том числе и тогда, когда не прозвучало никакого обязывающего государственного приказа.
Что это за идентичность, которая стимулирует
Цивилизация. Охота на мамонта
Как и всякая существенная реальность, выступающая объектом гуманитарного изучения, цивилизация подобна слону, обсуждаемому слепыми мудрецами. Кто-то ощупывает ногу и говорит, что слон подобен баобабу. Кто-то хватается за хобот и убежден, что слон подобен змее. Кто-то обнаружив длинные острые бивни, приходит к убеждению, что слон – это холодное оружие. Наконец кто-то нащупывает теплую шерсть и догадывается, что перед нами вообще не слон, а мамонт.
Ученых, исследующих природу цивилизаций, можно условно разделить на три большие группы, по тому, с какой стороны они смотрят на слона.
Одни, можем назвать их мудреным словом «энвайроменталисты», или более простым – географисты, разделяют оценку Фернана Броделя: «Говорить о цивилизациях – значит говорить о пространствах, землях, рельефах, разнообразии климата, растительности, животного мира, об унаследованных и приобретенных преимуществах»[5]. Сторонники этого подхода, а тут и Лев Мечников, и Арнольд Тойнби, и сам Бродель, и Джаред Даймонд, и Фелипе Фернандес-Арместо, рассматривают цивилизацию как систему адаптаций к природной среде, в большей или меньшей степени следуя тойнбианской парадигме «вызова и ответа».
Другие рассматривают цивилизацию в соответствие со старомодным, но оживленным на новом витке Норбертом Элиасом подходом: цивилизованность – это обуздание аффектов и страстей, система самоконтроля и контроля за поведением, вежливость. Впрочем, фрейдистская революция в науках о поведении не прошла даром, всё чаще взгляд на цивилизацию показывает, что важнее в ней не то, как человек обуздывает свои аффекты, а то, что так и остается необузданным. В конечном счете, разве не страсть и вражда движут историю? С этим, пожалуй, согласились бы и Конрад Лоренц, и Борис Поршнев, и Лев Гумилев.
Наконец третий подход к пониманию цивилизации уже более столетия остается самым популярным – это взгляд на неё как на совокупность важнейших символов, формирующих матрицу культуры и задающих параметры «коллективного мышления». В этом лагере исследователей мы обнаружим и Николая Данилевского с Константином Леонтьевым, и Освальда Шпенглера, и Питирима Сорокина, и Шмуэля Эйзештадта, Сэмуэля Хантингтона, Вадима Цымбурского. Все они в той или иной форме рассматривают цивилизацию как систему символов, кодирующих, по выражению Эдварда Шилза, «центральную зону культуры». Главное содержание этой центральной зоны задается сакральной вертикалью, определенным религиозным мировоззрением и культом. «Религия… – резюмирует Бродель, – представляется наиболее сильной характерной чертой цивилизаций, она одновременно их прошлое и настоящее»[6].
Есть среди исследователей цивилизаций и те, кто, признавая их индивидуальное историческое лицо, гораздо больше внимания уделяют процессам культурной диффузии, то есть взаимопроникновению изобретений и технологий, идей, стилей и мотивов. Таковы Уильям Мак-Нил или наш соотечественник неомальтузианец Сергей Нефедов. Особое внимание они уделяют прогрессу и распространению военной технологии, которая задает мировой истории вектор глобальности.
Где-то рядом находится и парадигма сторонников мир-системного анализа от Фернана Броделя до Иммануила Валлерстайна и Джованни Арриги, отводящих роль этого глобализирующего фактора экономике и транснациональной торговле между «мирами-экономиками» подозрительно напоминающими всё те же цивилизации.
Никакого принципиального и неразрешимого противоречия между этими группами исследователей при рассмотрении «слона» – нет.
Разумеется, цивилизация – это определенная программа освоения большого пространства. Никаких маленьких цивилизаций, карликовых цивилизаций не бывает, хотя и бывают цивилизации, как нынешняя западная, с глобалистскими притязаниями. Но в основе цивилизации и в самом деле лежит вызов пространства и программа ответа на него, использования даваемых пространством преимуществ, преодоления трудностей и, в конечном счете, достижения независимости от среды.
Разумеется, – цивилизация это определенный этос и программа установления контроля над инстинктами и аффектами. Состояние – противоположное дикости. Через цивилизованные нормы жизни человек только и становится человеком. И не случайно, что в XVIII веке там, где сейчас мы говорим цивилизованность, гуманность, вежливость, М.М. Щербатов или М.В. Ломоносов сказали бы «людскость»[7]. Но то уникальное сцепление природной страсти и выработанной в споре с нею людскости дает уникальный характер, который в каких-то элементах сокрыт на глубине генетической памяти и младенческого воспитания, а в каких-то свободно воспитывается и передается через литературу, искусство, повседневный опыт сожития и общения.
Разумеется, цивилизация – это существование в ритме «длительной временной протяженности». Мы можем считать присущими цивилизации лишь те явления, которые переживают века и тысячелетия, которые не разъединяют, но связывают разные периоды истории одной и той же общности. Часы наций, государств, культур, могут лететь быстро – часы цивилизации идут очень медленно.
Разумеется, цивилизация – это отказ. Об этом нам вновь и вновь напоминает Бродель: «Цивилизация чаще всего отторгает любое культурное благо, которое угрожает одной из ее структур. Этот отказ заимствовать, эта скрытая враждебность достаточно редки, но они всегда ведут нас в самое сердце цивилизации… Не может существовать цивилизации, достойной так называться, если она что-то не отвергает, от чего-то не отказывается»[8]. Иногда, как указывает тот же Бродель, отказ может быть чреват для цивилизации гибелью, как отказ Византии от унии с Римом. Но что такое для цивилизации риск погибнуть во времени по сравнению с риском потерять себя в вечности? Когда сегодня русская цивилизация поражает Запад своим консерватизмом в семейных ценностях, в неприятии всесмешения «толерантности», то перед нами тот самый отказ, который укрепляет русскую цивилизацию в её самостоянии.
Разумеется, цивилизация – это технологический поиск, совершенствование экономических институтов, порыв к знаниям. Да, любой из этих аспектов может быть транслирован от одной цивилизационной общности к другой, причем война и торговля являются уникальными сильными трансляторами: совершенствуй свое оружие или умри, совершенствуй свои производительные силы или вылетишь в трубу. Но именно потому, что и знания и техника легко передаются, большинство изобретений и открытий делаются лишь один раз. Нужно было достичь плотности и напряженности технологического соревнования европейских народов, чтобы стали возможны такие феномены как параллельный поиск в радиосвязи Попова, Теслы и Маркони. Но уже история лампы накаливания – это цепь последовательных, а не параллельных изобретений. После того как Шпенглер разрушил миф о единой универсальной математике, невозможно отрицать, что даже в таких универсальных и легко поддающихся диффузии сферах как вооружения, технологии, наука, экономика, существует и уникальное цивилизационное лицо и национальный стиль.