По-видимому, к середине 70-х годов разрыв несколько сократился, но это сокращение очень незначительно. Так думают не только иностранцы, живущие среди русских. Восточногерманский ученый, который работал в России на протяжении нескольких лет, признался мне, что пришел в ужас от того, как плохо живут рядовые русские. Реакция других людей, приехавших из стран Восточной Европы, была аналогичной.

Дело в том, что несмотря на данное Брежневым обещание об ориентации пятилетнего плана на удовлетворение личных потребностей населения, заместитель председателя Совета Министров Николай Байбаков, руководящий планированием народного хозяйства СССР, еще до конца 1974 г. признал, что это обещание и громогласно объявленная задача удовлетворения спроса потребителей «оказались невыполнимыми» в период 1971–1974 гг. Он открыто заявлял, что в 1975 г. руководство будет развивать в первую очередь тяжелую промышленность. Наглядный пример такого однобокого действия плана, реализация которого уже фактически началась, привел мне многоопытный краснолицый начальник строительства крупнейшего Камского автомобильного завода Перстев. Он объяснил, что из каждых 4 рублей капиталовложений 3 рубля идут на строительство самого завода и только 1 рубль на строительство целого города со 160-тысячным населением — на все жилые дома, магазины, предприятия бытового обслуживания, места отдыха и развлечений, спортивные сооружения, рестораны и т. д., которые строятся из чего попало. Для ускорения строительства автомобильного завода и для борьбы с прогулами, как сказал Перстев, наложили запрет на водку — главную утеху русских рабочих и основной источник неприятностей для администрации. Я спросил его, есть ли пивоваренный завод в этом заводском поселке, построенном на овеваемой всеми ветрами равнине в 1000 км к востоку от Москвы, куда запихнули 50 тыс. рабочих, живущих в переполненных общежитиях и не имеющих практически никаких развлечений. Мне было трудно представить себе такую армию строительных рабочих без водки или пива. «Нет, пивоваренного завода нет, — заявил он. — Приезжайте через пять лет, тогда у нас будет и пивоваренный завод — он предусмотрен планом». Потом, посмеиваясь, проговорил: «Но только не раньше. Раньше его не ищите. Сначала нам нужно построить автозавод».

Такого рода официальная точка зрения на очередность капиталовложений в советской экономике оказывает существенное влияние на жизнь советских людей как потребителей. Людей с Запада прежде всего интересуют сравнительные статистические данные, характеризующие уровень жизни, и обычно на них производит сильное впечатление удивительная дешевизна жилья и низкие цены на продукты питания и одежду. Мне вспоминается разговор в самолете — во время полета в Ташкент — с одной женщиной (пестрое платье, полный рот золотых зубов). Она и ее муж работали на текстильной фабрике. По ее словам, они вдвоем зарабатывают 210 рублей (280 долларов). Две трети этой суммы идет на питание трех членов семьи (у них трехлетняя дочь) и только 12 рублей (16 долларов) — на оплату двухкомнатной квартиры; остальные 56 рублей (75 долларов) — на все остальное: одежду, транспорт, развлечения, сигареты, символические налоги. Однако эти цифры не дают ни малейшего представления о «качестве» жизни советского потребителя и о громадном разрыве, существующем между ежедневными мучительными трудностями, которые испытывают советские покупатели, и необременительной повседневной жизнью американцев. Моих русских друзей очень забавляли рассказы об американских домохозяйках, которые, живя в пригородах, отправляются разок-другой в неделю на машине в супермаркет или торговый центр за продуктами. Ведь русским женщинам ежедневно приходится ходить за покупками пешком и нередко далеко, и в разные магазины — в один за хлебом, в другой за молочными продуктами, в третий за мясом и т. д. Некоторые предпочитают покупать продукты в центре, потому что несколько имеющихся там больших продовольственных магазинов типа супермаркетов, лучше снабжаются, но при этом женщинам приходится возвращаться с тяжелыми сумками домой на метро или автобусе. Другие ездят за покупками в центр еще и потому, что во многих новых жилых кварталах в течение первых двух или трех лет после начала их заселения нет самых необходимых магазинов из-за плохой синхронизации темпов строительства и развития торговой сети. В газетах я читал бесчисленное количество жалоб на то, что людям приходится идти пешком полтора километра, чтобы отдать в починку пару туфель или в поисках других столь же прозаических, сколь и необходимых услуг.

Поход за покупками в России обычно напоминает лотерею. Еще до приезда в Москву я слыхал о нехватке товаров, но в первое время нашего пребывания в СССР мне казалось, что магазины снабжаются достаточно хорошо. И только, когда мы сами начали делать серьезные семейные покупки, трудности, испытываемые русскими потребителями, стали мне понятны. Прежде всего нужно было купить учебники для детей (они посещали русские школы), но нам сказали, что учебники для шестого класса кончились. Несколько позже мы попытались достать балетные туфельки для нашей одиннадцатилетней Лори, но эти попытки привели только к тому, что мы узнали: в столице великих балерин — Москве нельзя достать балетных туфелек номер 8. В ГУМе, знаменитом универмаге, построенном на Красной площади в барочном стиле закрытых базаров 90-х годов прошлого века, со множеством закоулков и фонтаном в центре, я попытался найти туфли, на этот раз, для себя. Но я не нашел никакой обуви моего размера, кроме сандалий или легких, очень непрочных на вид туфель, которые сам продавец, взглянув на меня, посоветовал не покупать: «Они долго не продержатся», — признался он. Энн понадобилось несколько эмалированных кастрюль (русские знакомые посоветовали ей не покупать обычных алюминиевых или оцинкованных, так как они придают пище неприятный привкус, а кастрюль из нержавеющей стали, меди или тефлона не существует). Она обегала четыре самых больших универмага и несколько магазинов поменьше, но безрезультатно. Так, товары, которые произвели было на меня вначале благоприятное впечатление, превратились при ближайшем рассмотрении в ряды костюмов и пальто такого плохого качества и так давно вышедших из моды, или в горшки, кастрюли и другую кухонную утварь, настолько никому не нужную, что русские домохозяйки отказывались их покупать.

Несмотря на некоторые половинчатые реформы, советская экономика до сих пор руководствуется планами, спущенными сверху и не учитывающими спроса «снизу», а это вызывает несоответствие ассортимента товаров потребностям населения. Товары выпускаются для выполнения плана, а не для продажи. Эти аномалии порой непостижимы. Так, например, ленинградские магазины могут быть забиты беговыми лыжами, и в то же время там невозможно в течение долгих месяцев купить мыло для мытья посуды. В столице Армении Ереване я обнаружил избыток аккордеонов, а местные жители жаловались на то, что им уже на протяжении долгих недель приходится обходиться без обыкновенных ложек и чайников. Я был знаком с одной семьей, которая лихорадочно искала по всей Москве детский ночной горшок, а магазины были завалены радиоприемниками. В Ростове в июньский день в 30-градусную жару все киоски с мороженым были закрыты уже в два часа дня, так как, по словам нашего гида, во всем районе кончилось мороженое; и это происходит здесь каждый день. Наш приятель, американский журналист, охотился за кремнями для своей зажигалки, но русские курильщики посоветовали ему забыть о ней, так как в Москве кремней не было в продаже уже месяца два.

Практически список дефицитных товаров бесконечен. Правда, они иногда бывают в магазинах, но момент их появления на прилавках непредсказуем. К числу таких товаров относятся зубная паста, полотенца, топоры, замки, пылесосы, фаянсовая посуда, утюги, ковры, запчасти к любому устройству, начиная с тостера или фотоаппарата и кончая автомашиной, модная одежда или приличная обувь — этот список включает лишь немногое, о чем упоминалось на страницах советской печати. Во время поездок по провинции я заметил отсутствие мяса — этого важнейшего продукта питания. Жители таких городов, как Нижневартовск или Братск, привыкли к тому, что зимой мясные отделы магазинов просто-напросто закрыты. Я знал молодого человека, семья которого жила вблизи Калинина — города с 380-тысячным населением, расположенного примерно в 250 км к северо-западу от Москвы. Этот человек рассказал мне, что не было случая, чтобы он, отправляясь навестить родителей, не захватил с собой мяса, потому что в Калинине они не могли купить ничего, кроме копченой колбасы и сосисок.

Еще одним из «кошмаров» для русского потребителя является ужасное качество советских товаров. Однако это явление настолько широко известно, что о нем не стоит вновь распространяться. Сами русские с презрением отказываются от многих товаров, которые они называют штамповкой (т. е. сделанных по шаблону и являющихся символом самых дешевых изделий массового производства) или браком. Это — товары блеклой окраски, непривлекательной формы, выполненные без какого бы то ни было намека на вкус или стиль. Непонятно почему, но особенно много неприятностей с обувью. В конце 1973 г. «Литературная газета» сообщила, что из каждых восьми пар обуви, выпускаемых в стране, одна бракуется контролерами по качеству, и ее приходится списывать. Что касается советских электробытовых товаров, то американская хозяйка, читая о них, но представляя себе то, к чему она привыкла, пришла бы в ужас, узнав, что это такое на самом деле. Один украинский исследователь писал в 1972 г., что 85 % стиральных машин, выпускаемых в Советском Союзе, устарели (в них не предусмотрено центробежного отжима белья, автоматического управления; каждую операцию приходится начинать вручную, емкость машины — всего 1,5–2 кг), что советские холодильники намного хуже зарубежных (уступают им по емкости, которая составляет примерно одну треть от вместимости американских, и в большинстве случаев не имеют морозильных камер). Наглядным подтверждением этого служили для меня вывешенные зимой за окна сетки со скоропортящимися продуктами.

Но это старая история. Новым и революционным в 70-е годы является то, что русские стали капризными покупателями. Деревенские жители до сих пор покупают практически любой товар, но городские более разборчивы и следят за модой. Может быть, в карманах у них стало больше денег, чем было когда-либо раньше, но расстаются они с ними не так охотно. Именно потому, что снабжение товарами ширпотреба так же непредсказуемо, как погода (а рекламы, которая могла бы помочь покупателям, практически нет), русские потребители разработали целый ряд контрмер, помогающих им преодолевать такое положение вещей. Они знают, что некоторые предприятия, особенно, в Прибалтийских республиках, выпускают хорошие вещи — женскую одежду, отличающуюся некоторым шиком, более яркие мужские рубашки, хорошие спальные мешки, радиоприемники или подвесные лодочные моторы, — и стоит этим товарам появиться на прилавках, как их немедленно раскупают. Поэтому покупатели постоянно рыскают по магазинам в надежде оказаться в нужном месте и в нужный час, когда «выбрасывают что-то хорошее». Именно на этот счастливый случай все женщины обычно носят с собой плетеную сетку, авоську (авось, что-нибудь попадется), потому что бумажных пакетов в магазинах не дают. Точно так же почти все мужчины, куда бы они ни шли, всюду носят с собой портфели. Вспоминаю, что поначалу все эти мужчины с портфелями произвели на меня впечатление ученых или деловых людей, но однажды я беседовал в парке с одним солидным ученым; во время беседы он неожиданно сунул руку в портфель, и я подумал было, что он собирается достать какой-нибудь документ, подтверждающий его высказывания. Однако, проследив взглядом за его рукой в портфеле, я увидел там неплотно завернутый в запятнанную кровью газету кусок мяса. Ученый купил его, чтобы отвезти домой, загород, и просто проверял, не слишком ли промокла бумага. Так, постепенно я сделал открытие: в портфели, по-видимому, чаше кладут апельсины, запасы зубной пасты или ботинки, чем книги и бумаги.

Другая необходимая мера из разработанных советскими покупателями состоит в том, чтобы всегда иметь при себе изрядную сумму наличных денег, так как советская торговля не знает кредитных карточек, не принято выписывать счета за покупки, нет чековых книжек или кредита на легких условиях. В рассрочку продаются лишь такие товары, как не пользующиеся спросом модели радиоприемников и телевизоров, которыми завалены склады. Одна крупная блондинка объяснила мне, что, если вдруг посчастливится и попадется что-нибудь дефицитное, нужно быть к этому готовой, т. е. носить с собой много денег: «Представьте себе — вы вдруг увидели, что продают хорошие сапоги по 70 рублей. Надо сразу же встать в очередь, ехать домой за деньгами некогда. Пока вы вернетесь в магазин, сапоги расхватают».

Одной из привлекательных черт поведения русских, выработавшихся вследствие такого положения, является почти всеобщая, как у американских пионеров, готовность к взаимопомощи: здесь с легкостью делятся деньгами с друзьями или сотрудниками, чтобы помочь в серьезных покупках. Как это ни парадоксально, русские, у которых, как правило, меньше денег, чем у американцев, отличаются большей щедростью по отношению к друзьям. Для них занять или дать взаймы 25, 50 или 100 рублей до получки — если они могут их сэкономить, и даже, если они этого не могут — самое обычное дело. Для многих деньги сами по себе значат меньше, чем возможность потратить их на что-нибудь стоящее.

Еще одно серьезное правило русских потребителей — покупать для других. Так, например, считается непростительным грехом натолкнуться на такие редкие товары, как ананасы, польские бюстгальтеры, бра из ГДР или югославская зубная паста, и не купить что-нибудь не только для себя, но и для лучшего друга по работе, для матери, сестры, дочери, мужа, шурина или еще какого-нибудь родственника или соседа. Поэтому, как я с изумлением обнаружил, люди знают наизусть размеры обуви, номер бюстгальтера, штанов, платьев, размер талии, рост, любимые цвета и всякие другие жизненно важные «параметры» многих своих родных и близких, чтобы быть во всеоружии, когда случайно окажешься в нужном магазине в нужный час. Тогда люди тратят все, что у них есть, до последней копейки. Одна москвичка средних лет рассказала мне и о том, как московские служащие организуют «объединения» покупателей, подобно тому, как американские домохозяйки объединяются для пользования машиной и едут за покупками по очереди. В своих маленьких учрежденческих «коллективах», как она рассказала, кто-нибудь отправляется в обеденный перерыв покупать самые необходимые продукты для всех и таким образом помочь каждому избавиться от ужасной давки в магазинах после работы. Часто женщины тайком отправляются на разведку в рабочее время; они обходят главные магазины в центре города в поисках чего-нибудь хорошего и возвращаются на работу за подкреплением, если это нужно, чтобы закупить побольше. При этом заработать немножко на перепродаже дефицитного товара — явление вполне нормальное. Один молодой человек рассказал мне, что однажды видел, как в автобус села женщина, у которой в авоське было двадцать тюбиков югославской зубной пасты «Сигнал». Ее тут же засыпали вопросами о том, где она ее достала, и некоторые шепотом предложили женщине продать им пасту по повышенной цене.

Охота за импортными товарами — еще один способ защиты своих интересов, характерный как для рядовых потребителей, так и для представителей привилегированного класса. Западных товаров мало, но даже изделия стран восточной Европы и Третьего мира пользуются спросом и кажутся особенно привлекательными в силу некоторой их экзотичности, и русские готовы заплатить за эти товары «сверху», даже если аналогичная советская продукция не уступает им по качеству. «Я скорее вдвое переплачу за импортные туфли, чем куплю советские», — сказал мне молодой гид во Владимире. На нем были испанские туфли, за которые он заплатил 35 рублей (около 48 долларов), т. е. более одной трети своей месячной зарплаты.

Даже продавцы расхваливают импортные товары больше советских. Как-то вечером я зашел в ГУМ купить на пробу какие-нибудь изделия советской парфюмерной промышленности. Но когда я показал коробку, на которой было написано по-русски «Крем для бритья», продавщица посоветовала мне другую марку.

— Это советская? — спросил я.

— Нет, — ответила она. — Это производство ГДР. Он лучше нашего.

Тогда я осведомился о зубной пасте. Она мне посоветовала болгарскую пасту «Мери».

— А как насчет советской? — спросил я. — У вас есть советские марки?

— Да, конечно, — ответила она и посмотрела на меня, как на чудака. — Но болгарская лучше.

Я настоял на своем и купил советскую пасту — апельсиновую. Попробовав ее, я понял, почему продавщица рекомендовала мне болгарскую. Кислый апельсиновый запах совершенно не подходил для зубной пасты.

«Все хотят импортные вещи, — заметил один научный работник. — Я помню одну приятельницу моей жены — высокопоставленную женщину, которая занимала ответственный партийный пост на студии «Мосфильм». Она заведовала отделом, который занимался «редактированием» фильмов. — Он взглянул на меня поверх очков, желая убедиться в том, что я понял, на что он намекает. — Помню — это было 15 лет тому назад — она, бывало, говорила: «Неважно, что, как они говорят, материал плохой, лишь бы платье было импортное». Даже такая персона! Конечно, это никак не влияло ни на ее убеждения, ни на ее лояльность, она просто хотела иметь заграничные вещи, так как считала, что они лучше и являются атрибутами «красивой жизни». В те дни люди говорили «импортные» товары. Теперь им нравится считать себя более искушенными, и они употребляют слово фирменный, хотя практически это означает одно и то же. Люди хотят, чтобы у них было хоть что-нибудь несоветское: рубашка, галстук, сумка, хоть какой-нибудь пустяк. Тогда они чувствуют себя выше других».