Моряки открыто говорят, что «если Советы не возьмут власть, то им, морякам, нечего делать на флоте… их вообще больше ничего не интересует… они не хотят, чтобы ими командовал капитал, но если сковырнуть его никак не удастся, то их очень мало волнует, будет ли столица русская, немецкая или французская».
Черкасский спросил мое мнение. Я ответил, что ответ должен быть отрицательным. Мне показалось непоследовательным отправлять войска, когда только вчера мы сообщили, что отказываемся разрешать торпедным катерам идти на Петроград. Да и во всяком случае, это не военный приказ. Оба они обозвали меня простаком и развернули свой план действий. Их ответ был таков: «1. Телеграмма номер… была расшифрована. 2. Мы под контролем и посему просим не посылать шифрованных телеграмм».
Кадеты (учащиеся офицерской школы) и часть населения Петрограда явно решили противостоять попытке большевиков захватить власть — вот и все. Никто не выказал ни малейшего желания защищать Керенского и его правительство.
Судя по рапорту К. Зубова, который только что покинул Петроград, атмосфера в нем предельно напряженная, но обе стороны воздерживаются от открытых выступлений, ни одна из них не хочет первой нападать. У кого нервы окажутся крепче?
Десантный отряд из Кронштадта уже высадился на берег.
Вечером 6 ноября Рид посетил предварительное заседание Второго Всероссийского съезда Советов, официальное открытие которого было намечено на 7-е. Во главе с Даном и Мартовым меньшевики сделали последнюю попытку противостоять плану большевиков поднять вооруженное восстание против правительства Керенского. Меньшевики по-прежнему сохраняли большинство в Центральном комитете, но Ленин и Троцкий полагались на поддержку большей части коммунистической партии в России: Военно-революционный комитет Троцкого подчинил себе почти все части, кроме двух полков петроградского гарнизона. Настал критический момент революции.
«С наступлением ночи огромный зал наполнился солдатами и рабочими, густой темно-коричневой толпой, глухо гудевшей в синем табачном дыму. Старый ЦИК, наконец, решился приветствовать делегатов того нового съезда, который нес ему гибель, а может быть, и гибель всему созданному им революционному порядку. Впрочем, на этом собрании имели право голоса только члены ЦИК.
Было уже за полночь, когда Гоц занял председательское место, а на ораторскую трибуну в напряженной, казавшейся мне почти угрожающей тишине поднялся Дан.
«Переживаемый момент окрашен в самые трагические тона, — заговорил он. — Враг стоит на путях к Петрограду, силы демократии пытаются организовать сопротивление, а в это время мы ждем кровопролития на улицах столицы, и голод угрожает погубить не только наше правительство, но и самую революцию…
Массы измучены и болезненно настроены; они потеряли интерес к революции. Если большевики начнут что бы то ни было, то это будет гибелью революции… (Возгласы: «Ложь!») Контрреволюционеры только ждут мятежа большевиков, чтобы приступить к погромам и убийствам… Если произойдет хоть какое-нибудь выступление, то Учредительного собрания не будет… (Крики: «Ложь! Позор!»)
Совершенно недопустимо, чтобы петроградский гарнизон в районе военных действий отказывался исполнять приказания штаба… Вы должны повиноваться штабу и избранному вами ЦИК. Вся власть Советам — это смерть. Разбойники и громилы только ждут момента, чтобы начать грабежи и поджоги. Когда выставляются такие лозунги, как «вламывайтесь в дома, срывайте с буржуев сапоги и одежду!»… (Шум, крики: «Таких лозунгов не было! Ложь! Ложь!»)… Все равно, начинать можно по-разному, но кончится этим!
ЦИК имеет власть и право действовать, и все обязаны повиноваться ему. Мы не боимся штыков! ЦИК прикроет революцию своим собственным телом…» (Крики: «Он уже давно мертвое тело!»)
Страшный, непрекращающийся шум, в котором еле можно разобрать голос Дана, когда он, напрягая все силы, выкрикивал, ударяя кулаком по краю трибуны: «Кто подстрекает к этому, тот совершает преступление!»
Голос: «Вы уже давно совершили преступление! Вы взяли власть и отдали ее буржуазии!»
Гоц размахивает председательским колокольчиком: «Тише, или я удалю вас!»