Я вскочила и быстро пошла в столовую. Достав пакеты, вначале отправилась на кухню. Бабушка резала помидоры для салата и, увидев меня, заулыбалась.

– Помогать пришла? Да ты еще не остыла, Танюша! Вон, волосы мокрые.

– Это тебе, бабуля, – сказала я, доставая бусы из бирюзы.

– Боже мой! – восхитилась она, быстро вытирая руки фартуком. – Да куда же я такую красоту смогу надеть?

– Да куда захочешь! – рассмеялась я. – Пойду деду отдам подарок.

Я вернулась в гостиную и протянула деду кимоно. Он встал и осторожно развернул его.

Я купила его, когда жила в Токио, просто так, потому что оно мне понравилось. Оно показалось мне воплощением стиля ваби – безыскусной простоты. Кимоно было из тончайшего хлопка черного цвета. И только на спине и полочках был вышит иероглиф «Дзен». Как объяснили мне в магазине, этот иероглиф был выполнен мастером каллиграфии Сёдо. Когда я вернулась, то решила подарить его отцу, но он только посмеялся, сказав, что халаты никогда в жизни не носил, даже банные. Помню, я внимательно посмотрела на его круглое простоватое лицо с серыми глазами и широким немного вздернутым носом и поняла, что в кимоно он будет выглядеть нелепо. Отец разительно походил на свою мать, бабушку Шуру, полную светлоглазую и русоволосую русскую женщину. Видимо, все японские черты, перескочив через поколение, передались исключительно мне.

Я увидела, как дед надевает кимоно и ловко завязывает пояс. Его глаза светились радостью, словно я доставила ему необычайное удовольствие. Кимоно выглядело на нем изумительно и гармонично, словно вторая кожа.

– Ох, ох! – громко сказала бабушка, входя в гостиную уже в бирюзовых бусах. – Дед у нас всегда франтом был, сколько его помню!

– Но ведь правда красиво, – улыбнулась я.

– Да, этот халат, Митя, тебе к лицу, – засмеялась бабушка. – Только где ты его носить будешь?

– Была бы красота, а место ей всегда найдется, – ответил он, снимая кимоно.

– Сыну-то не покажешься? – поинтересовалась бабушка.

– Это для меня, а не для демонстрации, – спокойно ответил дед, аккуратно сворачивая кимоно и подавая его бабушке. – Убери в шкаф.

Она молча взяла и пошла в спальню. Я видела, что дед с трудом скрывает радость. Его красиво изогнутые губы беспрестанно улыбались.

– Знаешь, – заметила я после паузы, – в этом кимоно как-то странно называть тебя Митей.

– Дмитрий – мое второе имя, которое я взял, когда оказался в этой стране, – спокойно проговорил дед. – Родители назвали меня Такидзи. Таки – «много радости», а дзи – приставка, обозначающая в именах «второй сын». – Он замолчал, потом еле слышно сказал: – Я был матросом на корабле в эскадре адмирала Ямамоти. Наш корабль подбили, я попал на остров Итуруп в ужасном состоянии. Сколько же там было крыс! Все еще помню, что они шныряли повсюду, а в бараке, в котором я лежал, они бегали среди бела дня. И я помню только крыс.

– Да, их там было невозможно много, – задумчиво добавила бабушка, вошедшая в этот момент в комнату.

Они замолчали.

Я знала из рассказов родителей, что дед и бабушка познакомились после Второй мировой. Япония капитулировала, часть островов перешла России, и Итуруп в их числе. Дед был в беспомощном состоянии и остался. А потом по призыву компартии на эти острова приехала молодежь со всей страны. Дед к этому времени перебрался в Курильск. Там они и познакомились. Но подробности никогда не рассказывались, потому что ни дед, ни бабушка не любили вспоминать эти тяжелые времена.