Серьёзные исследования русофобии ещё предстоят. Да, интенсивно развивается такое междисциплинарное направление как имагология — изучение Другого, стереотипов взаимного восприятия, и в этом плане создано много теоретических работ. При написании этой книги были использованы и часто цитируются труды известных зарубежных специалистов Ларри Вульфа, Ивэра Нойманна[6], Шарля Корбе[7], Мишеля Кадо[8], Мартина Малиа[9], Алена Безансона[10], — исследователей, писавших не о русофобии, а о Другом. Но тут, как и в случае с Французской революцией, что было отмечено известным французским историком Франсуа Фюре, важно чётко понимать, какой политической позиции придерживается исследователь. Потому что она, безусловно, проявляется даже в научных текстах. Так, в работах Л. Вульфа, М. Малиа, Ш. Корбе присутствует доброжелательный взгляд и стремление понять Россию; книга И. Нойманна более критическая, а, например, в работах известного французского историка и политолога, специалиста по истории России А. Безансона чётко прослеживается негативный настрой против России и демонстрируется полный набор стереотипов и пропагандистских клише.

Под стереотипами понимаются устойчивые, эмоционально окрашенные представления, упрощающие и «огрубляющие» реальность и зачастую воспринимающиеся как сама реальность[11]. Известный американский писатель и политический обозреватель Уолтер Липпман трактовал стереотип как особую форму восприятия окружающего мира, начинающую «действовать ещё до того, как включается разум». По словам исследователя, «впечатление и ранее сложившееся мнение появляются в сознании одновременно. Они перемешиваются <…> Если то, на что мы смотрим, совпадает с тем, что мы ожидали увидеть, стереотип получает дополнительное подкрепление на будущее»[12]. По мнению Рут Амосси, профессора французской литературы и теории литературы Тель-Авивского университета, стереотип — это готовая к употреблению мысль, это существующий в нашем сознании образ банкира или ковбоя, жителя Магриба или крайне правого. При этом стереотип не существует вне контекста, он появляется в момент узнавания модели, существующей в коллективном сознании, то есть стереотип всегда выступает как «предзнание» и «предконструкция» и возникает в тот момент, когда, выбирая характерные черты группы или ситуации, мы узнаём знакомую схему[13]. Очень важно понимать, что представления и стереотипы (и тем более архетипы) предшествуют реальности, зачастую подменяют её и заменяют знания, упрощают мыслительную деятельность за счёт использования готовых шаблонов.

По словам академика А. О. Чубарьяна, «стереотипы такого рода часто весьма устойчивы, они передаются из поколения в поколение и весьма непросто уходят из политики и сознания. Базируясь часто на действительных отдельных фактах и проявлениях, они в то же время становятся основой для формирования целой системы мифологических концепций и представлений»[14].

Под этническими стереотипами в книге понимается комплекс представлений одной этнической группы о другой, подразумевающий двухчленную структуру стереотипа: с одной стороны, это характеристики изучаемого общества, с другой — общества, к которому принадлежит наблюдатель. Поэтому этнические стереотипы всегда обусловлены стереотипами собственного «я», а стереотипизация восприятия, в свою очередь, является причиной мифологизации образов[15].

Когда мы говорим о мифах о России, речь идёт о политических и/или культурных мифах, а не о мифах в обыденном понимании этого термина, когда миф ассоциируется с выдумкой или иллюзией, и не о «священных», то есть религиозных мифах. Английский политолог Кристофер Флад даёт следующее определение политического мифа: «идеологически маркированное повествование, претендующее на статус истинного представления о событиях прошлого, настоящего, прогнозируемого будущего и воспринятое социальной группой как верное в основных чертах»[16]. В отличие от «священного» мифа, служащего религиозным целям, политический миф является инструментом идеологии, с помощью которого создаётся «нужный» или ожидаемый образ Другого.

Политический миф идеологически заряжен, он имеет вполне конкретную цель. Как справедливо отметил бельгийский исследователь Клод Абастадо[17], «мифы не являются правдивыми или ложными, они эффективны»[18], а исторические факты в произведениях подчинены стремлению автора создать персонажей, которые были бы правдоподобны, отвечали бы стереотипным представлениям зрителей[19].

В то же время политический миф, как и миф в обыденном понимании, — это метарассказ, то есть рассказ в рассказе, история в истории, когда одно событие вызывает в памяти другое, вплетается в целую цепь событий, отсылает к предыдущим эпохам. Как отмечает швейцарский политолог, общественный деятель и журналист Ги Меттан, автор книги «Запад — Россия: тысячелетняя война. История русофобии от Карла Великого до украинского кризиса», такая разветвлённая сеть историй превращается в сагу, в «гиперфикцию», порождает новую мифологию, однако герои мифов и образы остаются прежними, узнаваемыми[20]. Смысл такого метарассказа — легитимировать официальную политику и построить общность через единение и коллективную самоидентификацию[21]. Иначе говоря, с помощью мифа о России Запад конструирует и сохраняет свою собственную идентичность.

По словам Мишеля Фуко, по каким-то таинственным причинам об одних мифах периодически забывают, а другие превозносят, как будто они больше соответствуют реальности. Миф о России неистребим, его можно отнести к категории «привилегированных мифов», которые, однажды сформировавшись, транслируются из поколения в поколение. Как отмечала французский исследователь Симона Блан, Запад всегда видел Россию сквозь свои мифы и стереотипы, сводя всё к одному, им же сконструированному принципу и испытывая соблазн сделать за Россию тот выбор, который стоит перед каждой нацией[22].

Что характерно, Запад уверен, что именно «в самой России легитимность и осмысленность ссылок на прошлое при обсуждении современных повседневных политических проблем очень редко ставится под вопрос», как пишет в своей работе известный норвежский исследователь и политолог И. Нойманн. По его словам, «русские с лёгкостью проводят параллели между правителями XVI века и ХХ-го. Можно предположить, что в России на полном серьёзе будет обсуждаться, как старые европейские и западные метафоры окрашивают сегодняшнее отношение к вопросу о том, относится ли Россия к Европе»[23]. Но вот что примечательно: Запад только и делает, что судит о современной России по «старым европейским и западным метафорам», по Гербер-штейну, Олеарию и Кюстину. Эту деталь ещё в 1829 году очень точно подметил французский автор Эмиль Дюпре де Сен-Мор, несколько лет проживший в России и написавший весьма доброжелательный труд о нашей стране. Он отмечал, что о современной ему России 1820-х годов европейцы судили по запискам путешественников XVII века[24]. Со времён Сен-Мора прошло двести лет, но ничего не изменилось. Такие классические идеологемы русофобии, как деспотизм, тотальное рабство, экспансия, отсутствие жизни и свободы, мрак и непроглядная серость, тотальная ложь и смерть — всё это есть в работах Сигизмунда Герберштей-на, Астольфа де Кюстина, в фильмах Андрея Звягинцева, в массовом сознании западных обывателей как времён холодной войны, так и настоящего времени. Как отмечает Г. Меттан, просто «сегодня старые обвинения облечены в другие слова и сопровождаются новыми аргументами»[25].

Известный западный исследователь Анатоль Ливен[26], рассуждая о таких аналогиях, подчёркивает: «Глупо (как это часто делают дурацкие западные комментаторы) искать поверхностные аналогии между имперской и современной Россией, но столь же глупо и отрицать определённые моменты органической преемственности между ними»[27]. Поэтому Арнольд Тойнби, понимая предвзятость западного взгляда на Россию, отмечал: «Как под распятием, так и под серпом и молотом Россия — всё ещё „Святая Русь", а Москва — всё ещё „Третий Рим"»[28].

При любых обстоятельствах правитель России, если он является сильным, будет для Запада Иваном Грозным, а Россия — империей[29]. При этом образ России часто персонифицирован, то есть связан с конкретным политиком. Внимание Запада всегда приковано к первым лицам государства, людям из их окружения, а не к государственным институтам и традициям управления страной. Как отмечает И. Нойманн, «политическая власть в нынешней России связана с телами людей, а не с телами институтов»[30].

Под образом понимается мыслительная модель предметов и явлений. Образы являются основой конструкции более высокого уровня — представлений, которые несут в себе три элемента отношения личности к миру: познавательный, оценочный и эмоциональный[31]. Образ Другого является прежде всего категорией культурологической, что определяет преобладание в его структуре иррациональных компонентов. Это приводит к тому, что взаимосвязь между содержанием этого образа и объективными характеристиками страны носит весьма опосредованный характер[32], а вопрос о том, насколько образ Другого отражает объективную реальность, во многом бесперспективен.

Если говорить непосредственно о теме русофобии, то, как справедливо отмечается в предисловии к антологии «Русский вопрос в истории политики и мысли», опубликованной в 2013 году, «это направление до сих пор было уделом в основном публицистики и пропаганды, активно позиционировавших различного рода „фобии" и „мании" в своих интересах и целях»[33]. Собственно, это то, о чём упоминалось выше: сам термин «русофобия» в название работ выносить было не принято. Даже в цитируемой антологии в большой вводной статье термин «русофобия» заменяется на «негативные стереотипы восприятия образа России»[34].

Большинство авторов, занимающихся имагологической проблематикой, предпочитали (и предпочитают) воздерживаться от «политических клише», ограничиваясь анализом философской и политической концепции «образа Другого», «русского миража», «просвещённого русского деспотизма» и т. д. (в качестве примеров можно привести работы А.-Б. Лортолари, Ш. Корбе, М. Кадо, С. Блан, М. Малиа, Л. Вульфа и др.). В принципе, исследователи изучали то же самое явление, но аккуратно избегали этого термина. Хотя, говоря о работах французских авторов, таких как М. Кадо, Ш. Корбе, С. Блан, необходимо учитывать обстоятельства их появления — все они были написаны на волне франко-советского сближения в конце 1960-х годов.

Поэтому фундаментальных работ о русофобии, где этот термин вынесен в название, не так много, а среди авторов весьма редко встречаются имена профессиональных историков. Из классических трудов можно назвать работу американского исследователя Джона Хоуза Глисона «Генезис русофобии в Великобритании»[35]. Из работ, авторство которых не принадлежит историкам, наиболее обстоятельным исследованием является упоминавшаяся выше книга Ги Меттана. Безусловно, стоит отметить очень известную работу И.Р. Шафаревича «Русофобия», впервые опубликованную в 1982 году. Автор размышляет о внутренней русофобии, но те компоненты, которые он выделяет в качестве её идеологем, совершенно идентичны тем, что свойственны западной русофобии[36]. Также не могу не отметить очень обстоятельные статьи, посвящённые проблемам русофобии, О. Б. Йеменского, статьи и монографии С. Г. Кара-Мурзы, а также работы В. В. Дегоева по британской русофобии и истории международных отношений.

Поскольку сферой моих научных интересов является история XIX века, при анализе предшествующих эпох я опиралась на работы отечественных исследователей, прежде всего, О.Ф. Кудрявцева, И. О. Князького, А. И. Филюшкина. Кроме того, огромным подспорьем при написании книги стали труды коллег-франковедов П.П. Черкасова, А. В. Гладышева, А. В. Чудинова, А. В. Гордона, С. А. Мезина, В. А. Мильчиной, А. А. Митрофанова, Н.В. Промыслова, Е.А. Прусской, Д.Н. Копелева, посвящённые анализу французского взгляда на Россию и истории франко-русских отношений, а также работы отечественных американистов В. Л. Малькова, В. И. Журавлёвой, И. И. Куриллы, М.А. Филимоновой.

Многие аспекты этой книги проходили апробацию в целом ряде телевизионных и радиопередач, в том числе на историческом канале «365 дней ТВ» (я благодарна главному редактору канала Герману Трегубенко) в рамках программы «Историада» с ведущим Алексеем Юдиным; на канале «Культура» в передаче «Власть факта» с ведущим Михаилом Ремизовым; на радио «Sputnik» в авторской программе «Изолента Live» (за что я особенно благодарю ведущих Петра Лидова и Трофима Татаренкова), а также на «Радио России» в рамках программы «Российский радиоуниверситет» с ведущим Дмитрием Конаныхиным. Я безмерно благодарна всем ведущим и журналистам за возможность представить плоды своих научных изысканий на суд широкой публики.

Кроме того, ряд сюжетов был проанализирован мною в предыдущих монографиях и научных статьях, а в 2022–2023 годах на страницах журнала «Русский мир» был опубликован целый цикл статей, посвящённых образам России на Западе, за что я также благодарю редакцию журнала «Русский мир», особенно Ладу Клокову и Елену Мещерскую.