И священника вдруг охватило странное убеждение, будто в мире нет ни одного священного обета, который стоит того, чтобы его не нарушали.
В глазах женщины Альваро читал ответы на свои вопросы. Правду о том, что победить зло может лишь другое зло. И обещания. Он слышал слова, слетавшие с ее сомкнутых губ. Свидетельства о том, что он всю жизнь яростно отрицал. Обещания. Земля цвета охры на кладбищах в заброшенных селениях… Запах свежей крови, витающий над разбившимися автомобилями… Перламутр карамели, забившей детское горло…
В комнате было почти совсем темно.
Мужчина держал в объятиях женщину.
Он открыл ее недра. Познал вкус ее плоти, уловил биение крови в ее артериях. Проник в ее нутро. Пил ее соки. Дышал ее легкими.
А потом стало совсем темно.
15
Ривен и Эрнандес брели обратно на станцию. Исходящее дождем небо у них над головой время от времени пронизывали разряды молний.
По мостовой проехал тандем, составленный из велосипеда и инвалидного кресла. Женщина, крутившая педали, и калека в кресле осыпали друг друга проклятиями.
На набережной снова начиналась зона ресторанов и баров.
Заглянув в одно из немногих чудом уцелевших окон, они увидели ребенка-гидроцефала, неподвижно лежащего на полу. Маленькое чудовище не было брошено вовсе без присмотра. Его мать сидела тут же, произнося отчаянный беззвучный монолог, словно актриса немого кино.
Добравшись до бара «Коста-дель-Соль», Эрнандес предложила еще раз заглянуть внутрь. Ривен наотрез отказался.
Девушка зашла в бар одна.
И пропала.
Ривен, которого начинало трясти при одном воспоминании об омерзительной норе, в которой прошло их свидание с Элисеей, предпочел остаться под дождем.
Впрочем, вскоре ему надоело ждать, и он решил отправиться на поиски.
Свет зажигалки выхватил из темноты постер фильма «Only Angels Have Wings».[8] Ривен его не смотрел. А в этом проклятом городе точно не было ни одного ангела.
Эрнандес сидела на корточках в темной уборной и с интересом разглядывала чемодан, который только что достала из-под грязного матраса. Элисеи нигде не было.
На город, в котором не горел ни один фонарь, опустился ночной мрак. Чемодан казался Ривену почти невесомым. Молодые люди шагали по набережной, почти сбиваясь на бег, их подгоняли стоны умирающих из санатория. Им вдруг показалось, что посреди улицы бьется в конвульсиях ребенок. Потом, что поселок вот-вот поглотят черные волны. Вокруг бушевала буря, а они даже не знали, в правильном ли направлении двигаются.
Дорогу освещали только молнии, электрокардиограмма больного неба.