— Стоять! — негромко произнёс Никанор Павлович. — Ты что, думаешь так просто развернуться и уйти? Не выйдет, мой милый. Мы ещё с тобой не в расчёте. Ты обещал семь икон семнадцатого века. Где они?

— Я с вас за них ни копейки не получил.

— А это ничего не значит. Есть такая экономическая категория — недополученная прибыль. Семь икон, каждая в среднем по триста тысяч…

— Скока?.. Вы мне за первую икону всего сорок пять тысяч дали!

— Сколько ты получил, пусть тебя и волнует. Для меня важно, сколько они по факту стоят.

— Ах вот как?! Ну всё, больше вы у меня ни хрена не получите!

Никола встал, чтобы забрать свои доски и навсегда уйти от этих кидал, которые так бессовестно обобрали его, но в приоткрытую дверь скользнул ещё один человек, прежде Николой не замеченный, и через секунду Николка стоял с заломленными руками и мог только бессильно шипеть сквозь зубы.

— Никанор! — предупреждающе подал голос эксперт. — Ты помнишь, что я пацифист? В моём доме никакого насилия!

— Помню, успокойся, — отмахнулся Никанор Павлович. — Видишь же, молодой человек неадекватен. Сейчас он успокоится, а мы посмотрим, кто он таков, и отпустим с миром. Максимка, глянь, документики у него при себе?

Максим быстро проверил Николкины карманы, вытащил паспорт, протянул шефу.

— Не имеете права! — взвыл Николка.

— Видали?.. Торгует фальшивками и ещё о правах рассуждает. Итак, Савостин, Николай Платонович… хорошее отчество… деревня Ефимки Блиновского сельсовета… так… Сейчас снимем с паспорта копию, а оригинал вернём. Как видишь, ничего изымать у тебя мы не собираемся. Викентий, ты позволишь воспользоваться твоим сканером? А пока, уважаемый Николай Платонович, советую слушать внимательно, не перебивать и мотать на ус, который у тебя покуда не вырос. Итак, семь икон по триста тысяч — получится два миллиона сто тысяч недополученной прибыли. Скажем, двести тысяч — это твоя доля, значит, мне ты должен ровным счётом один миллион девятьсот тысяч рублей. Всё понятно?

— Где я такие деньги возьму? — Колька уже не ругался, а ныл.

— Это, извини, не моё дело. Книжечки ты где-то доставал, иконы — тоже. Теперь доставай деньги. А если что… ты же у нас абстинент, не пьёшь, не куришь, значит, печень здоровая, почки — тоже, сердце — само собой… Ладно, шучу, — добавил он, увидав, что Николка снова начал дёргаться, — но помни, что в каждой шутке только доля шутки. Если мне придётся обратиться к специалистам по выбиванию долгов, то пеняй на себя. Они могут и на запчасти пустить. А вот и твой паспорт. Копия у меня останется, а паспорт — держи. Это деньги, что у тебя были, триста двадцать рублей с копейками, как видишь, ничего не пропало, мы люди честные. Иконы, уж извини, мы оставим на экспертизу. Окажутся ценными — стоимость пойдёт в зачёт твоего долга. А пока можешь быть свободен. В бега бросаться не советую, у тебя, как понимаю, мама-папа есть… с них долг взыщем.

Охранник вывел Николку в прихожую и только там отпустил, позволив распрямиться. Проследил, как тот берёт плащ, и закрыл за его спиной тяжёлую стальную дверь.

Первым побуждением было садануть ногой по двери, чтобы лаковые дощечки, прикрывающие железо, брызнули во все стороны, но Николка представил, что будет, когда дверь откроется, и, преодолев искушение, сбежал по лестнице вниз. И уже там сорвал зло на уличной урне.

Выбор Никита сделал в пользу деревни. Учиться можно и на заочном, а дома что-то явно неладно. Шурка бродит что бледная немочь, Николка, напротив, шустрит не по-хорошему. Из Москвы вернулся сам не свой, залез на чердак и затихарился там, словно мышь в норе.

Никита поднялся наверх. Николка ничком лежал на постели. На Никиту он не оглянулся.

— Что-то ты из гостей не в крахмале приехал.

— Он ещё издеваться будет! — Николка подскочил, обратив к брату злое покрасневшее лицо. — Тебе легко смеяться, а меня, может быть, убьют завтра! Ты представить не можешь, что это такое, когда тебя так просто, ни за что, хотят убить.