А помнишь эти строки: «Встань, отряхнись, вспомни, что ты рожден, чтобы быть счастливым, и подари свою улыбку остальным, тогда они станут добрее»? Помнишь, как я гордилась ими? А ты, я точно знаю, ты радовался вместе со мной, потому что не было бы тебя – не было бы и этих строк.
А помнишь мои первые стихи? Так глупо, мило и нелепо. Ты тогда впитал в себя запах детства, такой дорогой и уже почти совсем забытый мною. Но я и теперь, когда рядом с тобой, улавливаю его аромат. Только сейчас я понимаю, как много открытий мне тогда предстояло совершить! И сколько еще предстоит. А ты знал это сразу!
Спасибо тебе! Ты всегда понимал меня. Мне так хотелось, чтобы понял кто-то еще, но ты оказался единственным, кто, опустившись в самую глушь моей души, не заблудился в безумной чаще размышлений. Лишь благодаря тебе я осталась такой: серьезной и наивной, веселой и ранимой, – такой.
Так странно: я пишу тебе о тебе. Но еще странней то, что я пишу всё это на тебе. Я знаю, многие усмехнутся: «Сумасшедшая! Это же обычный лист бумаги! Что ты выдумываешь! Как он может помочь тебе, взрослея, остаться ребенком? Как он может влиять на твой мир?» Пусть смеются. Я-то знаю, что ты можешь. И я безмерно благодарна тебе, за то, что ты всегда был рад выслушать меня, когда меня обжигало солнце побед или колко ошпаривали молнии поражений. Только ты давал мне возможность написать на тебе новую вселенную. И пусть не думают, что у меня нет друзей! Есть. Один. Самый верный – ты!
Про однообразие
Она хваталась за ветви деревьев и не отпускала, стараясь как можно плотнее прилипнуть к ним. Она закручивалась в удивительно ровную спираль, стараясь быть как можно менее заметной, ведь только так она могла поймать в свои сети ужин для своего хозяина.
Паутинку в лесу не любили. Большим и сильным всегда неприятно было на нее натыкаться, потому что ее было совсем не видно, и паутинка прилипала прямо к мордочке, оставляя склизкие следы. А насекомые, единожды дотронувшись до нее лапкой, пропадали навсегда. Что с ними происходило – не знал никто, поэтому все те, кто не мог прорвать противную липкую сетку своим носом, лапой или корпусом, внимательно летали между ветвями, стараясь не угодить в коварный лесной невод.
Однажды утром, когда длинно-восьминогий паучишка пошел на привычную длительную утреннюю прогулку, а паутинка, как всегда, осталась на прежнем месте поджидать жертву, к ней прилетела сорока. Уж больно интересно ей стало, куда же пропадают все насекомые, пролетающие мимо паутинки. Зная, что рискует своей жизнью или, по крайней мере, клювом, которым, если что, придется прорывать паутину, она решилась.
Сороке было немного неловко приставать к паутине с расспросами. Еще она не знала, чего от этой паучьей слуги можно ожидать, поэтому сорока остановилась на расстоянии одного маха крылом.
–Привет! – начала она.
–Привет! – довольно охотно ответила паутинка.
Сороку обрадовала такая реакция, и она сделала шаг навстречу паутинке, но потом решила: вдруг именно так ее и заманят в сети, и отпрыгнула на прежнее место.
–Паутинка, скажи, а куда пропадают насекомые, которые случайно натыкаются на тебя?
Сорока спросила, а потом подумала, что, наверное, надо было сначала поговорить о погоде, о росе или еще о чем-нибудь, а не начинать так сразу. Но паутинка абсолютно спокойно, как будто бы ее спросили о том, на каком дереве ей нравится висеть больше всего, ответила:
–Они умирают.
Сорока отскочила еще дальше.
–Как умирают? Это ты их убиваешь?
–Нет, зачем же! – удивленно ответила паутинка. – Они сами.
–То есть как это? – недоумевала сорока и с каждым словом всё ближе и ближе подходила к паутинке.
–Очень просто. Видишь вот эту муху?