– По ошибке, – уныло улыбнулся Брамс.

Осипу Емельяновичу пришлось рассказать возлюбленной всё в подробностях. Она слушала его, разинув рот. В конце рассказа покачала головой и сказала:

– Ну, и ничего страшного. Моя мама говорила, взялся за гуж, не говори, что не дюж. Не боги горшки обжигают. У вас впереди ещё очень много времени. Напишете вы свой роман со счастливым концом. Да такой, что читатели будут им зачитываться. А я вам помогу в этом деле.

– Каким образом? – пришло время изумиться Брамсу.

– Вы знаете, кем я работала в Ростове-на-Дону? – ухмыльнулась Дарья Андреевна.

– Ты никогда об этом не рассказывала, – пожал плечами Осип Емельянович, – но хотелось бы узнать.

– Как ваша дочь, учительницей русского языка и литературы!

– Ёпрст! – ахнул Брамс. – Как же так? И не жалеешь? С таким образованием пойти в домработницы…

– С каким таким? – криво усмехнулась Дарья. – Что оно мне дало это образование, кроме головной боли? Это раньше учитель был и для учеников, и их родителей, и даже для соседей, словно инопланетянин, святой человек. А сейчас что? Я вспоминаю свою работу, как страшный сон. Вместо того, чтобы заниматься с детьми, имею в виду, вне уроков, постоянно строчишь всякие дебильные отчёты, и самое главное, все понимают, что они никому не нужны, что это просто формальность, но не сдашь вовремя бумажки, затаскают, засыплют выговорами, ещё и рублём накажут. Я даже дома была вынуждена каждый день «работать». Когда я поступала в «пед», думала, что изменю этот мир. А когда начала работать, поняла, что это мир меня меняет, причём не в лучшую сторону. Выяснилось, что мы теперь не учим, а оказываем образовательные услуги. А раз оказываешь услуги, будь добра выслушивать претензии от заказчика этих услуг. Я всё понимаю: учитель готов нести ответственность за качество своей работы, только вот качество определяется не успеваемостью твоих подопечных, а умением составлять отчёты и способностью сдавать их вовремя. Иными словами, работая учителем, я прошла через немыслимые унижения, оскорбления, угрозы от неадекватных родителей. Представляете, приходит ко мне папа моего ученика, с золотыми зубами, на бычьей шее висит полукилограммовая «златая цепь», – язвительно произнесла Дарья, – все руки в перстнях, и говорит мне: «Слышь, училка, ещё раз моему сыну поставишь «пару», выловлю после работы, остригу на лысо, я всё сказал». И ушёл. И что мне делать? Рисковать? Идти на принцип? А зачем? Ради чего? Мне своего сына поднимать нужно, а я буду за каких-то оболтусов подставляться. Да на, жри, обожрись своими «пятёрками». Я принципиально не стала ставить ученику даже четвёрки. Встретила как-то на улице его папашу, он меня благодарит и протягивает бутылку коньяка, мол, в знак благодарности. Ну, не дурак ли? Как будто фальшивые «пятёрки» твоему ребёнку ума добавят. В общем, собралась я, Осип Емельянович, да и переехала в столицу. Чем я тут только поначалу не занималась, и уборщицей работала, и цветы продавала, одно время в супермаркете даже грузчиком работала. А потом судьба свела меня с Константином Евсеевичем.

– И слава богу, – Осип Емельянович обнял женщину и прижал к себе, – что ни делается, всё к лучшему. Я думаю, судьба твоя неглупая тётка. Сначала с Фарбергом свела, теперь вот со мной…

– Это вы сейчас сами себе комплимент отпустили? – весело рассмеялась Дарья.

– Сам себя не похвалишь.., – улыбнулся Брамс и спросил: – Не боишься выходить за меня замуж?

– А чего уж теперь бояться, уже дала согласие, – Дарья взъерошила мужчине волосы. – Поздно уже бояться. Да и возраст у меня замечательный. А знаете почему?

– В смысле… там это… «баба ягодка опять»? – смутился Осип Емельянович.

– Это банально, – махнула рукой Дарья, – во-первых, мне ещё до «ягодки» нужно дожить, а во-вторых, я по другому отношусь к своему возрасту: когда женщине за сорок, ей можно всё, но уже ничего не страшно.

– И то верно! – согласился Брамс и продолжил: – А ты шалунья, Даша, – он шутливо погрозил ей пальцем.

– Точно-точно, – закивала женщина, – погодите, Осип Емельянович, вот выйду замуж, тогда увидите эту шалунью.

– Ой-ой-ой! – Брамс схватился за голову. – Уже боюсь, поджилки трясутся.

Влюблённые крепко обнялись и застыли в продолжительном поцелуе.