— У тебя все нормально? — поинтересовалась я.
Она опять открыла телефон и набрала какой-то номер
— Что? — переспросила она.
Я повторила вопрос. Но в это время человек, которому она звонила, ответил на звонок. Моя соседка мгновенно начала плакать. Я была в шоке. Она рыдала. Если это была игра, то она потрясающая актриса. Она с трудом выговаривала слова, всхлипывала, и икала, и все такое. Она склонилась над телефоном, как будто у нее болел живот.
— Мам, — выдавила она сквозь рыдания, — меня изнасиловали.
Я была потрясена. Мне никогда не приходилось сталкиваться с реальным изнасилованием. Я сидела и смотрела на нее, открыв рот. Кто-то постучал в нашу дверь, и соседка отчаянно замахала рукой, показывая, чтобы я поскорее отделалась от того, кто стоял за дверью. Я подошла к двери и сказала своей подруге Кэти, что я разговариваю по телефону с мамой и что я зайду к ней, как только освобожусь. Я вернулась и села на кровать, не в силах отвести глаз от своей соседки.
Она начала рассказывать маме о том, что ее изнасиловали трое парней-старшеклассников. Это случилось в субботу вечером. Она боялась об этом кому-нибудь говорить и не ходила к врачу, поскольку не знала, что это так важно. Нет, она не собирается идти к врачу. Нет, она не знает этих парней. Они все вместе на нее набросились. И вот еще что. Возможно, это сняли на кассету.
Визг ее матери я слышала через всю комнату.
— Я не знала, что это снимают, — рыдала соседка. Они меня чем-то накачали.
Дальше выяснилось, что она никому не собиралась об этом рассказывать. Нет, нет, и дежурному учителю тоже.
Она решилась рассказать маме только потому, что до нее могли дойти соответствующие слухи. Нет, физически она не пострадала. По крайней мере, она так думает. И все это время она рыдала, всхлипывала, вытирала сопли и умоляла, чтобы родители за ней приехали. Я узнала, что она ненавидит нашу школу и очень хочет вернуться домой.
Наконец она закрыла телефон. Я подала ей салфетку.
— Как ты? — сочувственно спросила я.
Она шмыгнула носом и высморкалась. Затем подошла к зеркалу и промокнула глаза.
— Все нормально, — ответила она.
Клянусь Господом, именно так она и сказала.
Скоро стемнеет. Хотя уже май, сегодня первый по-настоящему теплый вечер. Студенты целый день перебрасывались фрисби. Сайласу пришлось играть в бейсбол. Это его третий вид спорта, и он не воспринимает его всерьез. Иногда он начинает со второй базы, но по большей части сидит на скамейке. У него хорошая рука и врожденный атлетизм, но он плохо бьет по мячу. Он мог бы потренироваться и улучшить свои результаты, но он равнодушен к бейсболу. Сайлас любит баскетбол. Если бы ему разрешили, он бы играл только в баскетбол. После тренировки и ужина в столовой мы долго сидим на лужайке. Сгущаются сумерки. В общежитиях открыты окна, время от времени оттуда доносятся голоса и музыка, иногда раздаются взрывы хохота.
Мы сидим совсем рядом, вытянув перед собой ноги. Я откидываюсь назад и ложусь на траву. Всю весну мы с Сайласом только и делали, что пытались уединиться. Мы это не обсуждаем вслух, но именно этим мы и занимаемся. Почти все свободное время мы проводим в машине Сайласа, в хорошую погоду валяемся на траве. Весь день я думала о том, что моя соседка по комнате уехала на выходные домой и вернется только в воскресенье вечером. Я никогда грубо не нарушала правила школы и спрашиваю себя, готова ли я пойти на это. Мои шорты и футболка отсырели от росы. Быстро холодает. В Вермонте ночи холодные даже в мае.
Я встаю и протягиваю Сайласу руку.