Птица фраерски отдал честь, и нажал на газ. Разведка понеслась к Бирюшам.

— До войны кто-нибудь в этих краях бывал?

— Я ферму в этих краях строил, с ребятами, лет пятнадцать или двадцать назад. В строительной бригаде, — подал голос из кузова мужик лет пятидесяти.

С этого утра я уже почти всех запомнил в лицо. Даже того нашего парня впередсмотрящего, которого подстрелили на дереве, и который уже превратился, наверное, в смертяка.

Этого мужика тоже помнил, но перекинуться хоть парой слов с ним, еще не пришлось.

— По левой или по правой стороне? — спросил я.

— От вас слева.

— И что там?

— Речка, мост через нее в одном месте. Речка так себе, купаться нельзя, если не в затоне… Ферма на одной стороне, потом мост, дальше кукурузное поле, потом что-то типа силосной башни и сломанный ветряк, а дальше, говорят, дом отдыха металлургического комбината, через пару километров, но мы там ни разу не были.

— А село?

— Конечно, рядом с фермой. Как же без села… Но небольшое, — домов в двадцать, и бедное. Хотя сейчас, может, по всякому случиться.

Со мной рядом стояли, покуривая, президенты. За те немногие часы, что они стали начальниками, в их внешнем виде что-то изменилась.

Стали построже лица, поуверенней — походка, попристальней — взгляд…

Может, бремя ответственности придало им гордости и самоуважения. Или то, что они согласились с тем, что я застрелил человека? Тем самым почувствовав себя вершителями чужих судеб?

Но что бы то ни было, это уже получалась каста избранных.

Минут через двадцать вернулся наш газик. Он лихо подкатил к грузовику и резко затормозил.

— Там танк стоит! — радостно сказал Птица. — Мы как увидели, даже стрелять по нему не стали, сразу повернули обратно… Местные окопались, — точно нас ждут, без булды.

— В левую сторону съезда не заметили? — спросил я.

— Несколько штук было, — сказал Птица, — один, так вообще, недалеко, и километра не будет.

— Тогда, по коням, — сказал я…