На самом деле какая-то часть меня радовалась возвращению в столицу из этого захолустья, но слишком много вещей омрачали эту радость. Слишком много.

Я снова погрузился в раздумья. Что отец хочет от меня? Какую изощрённую месть он придумал? Он точно не собирается возвращать мне фамилию. Тогда что? Заставит работать на себя? Возможно. Люди с высоким уровнем нужны каждому роду. Проблема в том, что не окончив спецшколу, я так и останусь никем: не получу статус, не получу особых прав, а значит меня никто не возьмёт на работу и не даже лицензию на охоту не выдадут, и я всю жизнь буду вынужден ишачить на своего папашу. Он на это рассчитывает?

Проехав центр Москвы, мы выбрались на дорогу, ведущую в аэропорт. Он находился в восточных пригородах.

Старое двухэтажное здание, отделанное серой фасадной плиткой, напоминало контору какой-нибудь захудалой компании. Если бы не большие буквы на нём, я бы ни за что не подумал, что здесь находится аэропорт. Он выглядел в разы беднее главного столичного аэропорта — огромного сооружения с изогнутым стеклянным фасадом, множеством терминалов для посадки и нескончаемой чередой такси, которые толпились перед входом. Здесь было всё иначе.

Мы проехали дальше, свернули в ворота и попали на взлётную полосу или, точнее, площадку, где сидели, ожидая своего рейса, вертолёты и небольшие моторные самолёты. Некоторые были накрыты брезентом, другие же имели такой ужасный вид, что казалось, уже никогда не полетят.

Отдельно стоял частный самолёт князя Скуратова, готовый выехать на взлётную полосу.

Машина остановилась возле опущенной двери, которая играла роль трапа. Мы с дядей покинули внедорожник и поднялись на борт самолёта. В обитом бежевой тканью салоне имелось восемь больших кожаных кресел, бар, холодильник, телевизор — одним словом, всё, что могло понадобиться для комфортного полёта.

В креслах расположились трое: господин преклонного возраста в синем костюме-тройке — Гавриил Андреевич, мой двоюродный дед, его сын — мужчина лет тридцати, и сам Аркадий Скуратов. Отец был одет, как всегда, стильно: чёрный костюм тройка в мелкую полоску, чёрная рубашка, фиолетовый галстук. В руках князь держал газету, на откидном столике перед ним стоял бокал красного вина.

— Доброе утро, господа, — поздоровался я.

Отец отложил газету и смерил меня холодным взглядом.

— Доброе утро, ваше сиятельство, — поправил он и кивком указал на кресло напротив. — Присаживайся. Придётся тебя учить. Совсем манеры растерял.

— Рады тебя видеть, Кирилл. С возвращением, — кивнул мне двоюродный дед.

— Спасибо, — я устроился напротив отца, а Виктор Николаевич прошёл в заднюю часть салона, где сидели родственники.

— Подобные заведения портят молодых людей, — громко произнёс Скуратов, чтобы слышали все. — За три месяца юноша, воспитанный в благородной семье, превратился в неотёсанного солдафона, которому и в приличном обществе-то негоже появляться, только по пустыне бродить.

— Не каждая школа такова, — заметил Гавриил Андреевич. — Есть и приличные заведения.

— Вот только слабосильных туда не берут, — возразил отец. — Каждому своё место. Ну что, Кирилл, едешь домой. Пока отдыхай, поговорим потом.

Я промолчал, а отец отпил вина и снова погрузился в чтение газеты. Дверь закрылась, пилот объявил о скором взлёте, и самолёт тронулся с места. Минут через пятнадцать мы уже поднимались в небо, а Москва с её нищими кварталами и дымящимися заводами осталась далеко внизу, как и укрытая снегом пустыня, раскинувшаяся к западу от города.

Летели часа три. За это время мне даже удалось позавтракать — в холодильнике лежало несколько порций еды, какой обычно кормят в самолётах. Отец всю дорогу делал вид, что меня нет, мы с ним даже словом не обмолвились. А вот Гавриил Андреевич полюбопытствовал, как проходила учёба и бывал ли я в красной зоне. Я старался отвечать кратко, не вдаваясь в подробности.

Меньше всего сейчас хотелось вести беседы с родственниками, особенно претило называть присутствующих «ваше сиятельство». Никогда к ним так не обращался, а теперь был обязан в соответствии с этикетом. А ещё воротило от их снисходительного тона. Они общались со мной уже не как с равным, по крайней мере, мне так казалось, но надо отдать должное, презрения тоже не выказывали.

Когда расспросы прекратились, я опять ушёл в собственные мысли. Размышлял о том, каким образом СКИФ вытащит меня, как и когда это произойдёт.