– Государство – это очень в большой степени я.

– Хорошо. Но жаль. Всего жаль. Я рассчитывал на приемного.

Георгий откинулся в кресле и закинул ногу за ногу.

– Федор сделал больше, чем рассчитывали. Жаль, не уберегли.

– Ты был там. Неужели он действительно скомандовал: «Огонь на меня»? – старик даже приподнялся на постели.

– Преувеличение. Знаешь, какой разброс у 305-миллиметровых снарядов при пальбе более чем на двадцать километров? Скорее – не повезло. Но смелый был, коль туда полез. Прекрасно знал, чем грозит.

С минуту они помолчали, отдав дань памяти Федору. Затем их уединение нарушил деликатный стук в дверь. Гвардеец доложил:

– Господин нотариус изволили прибыть.

Князь поставил размашистую подпись под документом, передающим имущество Юсуповых до последнего треснутого черпака в доход казны. Старческие губы тронула ехидная усмешка. Он представил выражение лица кузена, его супруги и их испорченных, разбалованных детишек, когда узнают, что не получат и ломаного гроша.

Император взял завещание. Прочитав, расписался, высочайше засвидетельствовав последнюю волю Юсупова. Но, оказывается, это было еще не все.

– Георгий! Слушай меня, – произнес князь, когда они снова оказались наедине. – Ты пестуешь свои боевые навыки?

– Да, но без усердия. Времена меняются, дядюшка. Выход один на один с вражеским монархом, чтоб в честном бою решить исход войны, больше относится к былинам и легендам, чем к реалполитик. Смерть кайзера, я полагаю, не решит проблему.

– Так-то оно так. Не только в стервеце Вильгельме дело. Уходят славные, большие времена. Мы, Осененные с сильным даром, были столпом общества, его основой. Приемный сын мой, Федор, хотя и заполучил Зеркальный Щит, сам же способствовал переменам. Сотня простецов с его пулеметами запросто уложит любого боевого мага. Всего-то сотня необразованных крестьян! Так что победит не тот, у кого древние корни высокого рода, кто благороден или знатен, а кто больше соберет толпу со стрелялками. Уходит и мораль. Деньги для меня ничего не значили, потому всегда шли ко мне. Нонешнее поколение только о деньгах и толкует. Другие нравы.

– Скажешь, Осененные были безгрешные? Не смеши меня.

– Какое там… Вспомни, Жора, себя самого в юности. Лет шестьдесят назад. Хулиганил. Дерзил. Сладу с тобой никакого не было. Но даже тогда, в лихой молодости, ты имел понятие о чести. Теперь оно не у всех. Ой, не у всех… А ты – символ. Носитель морали.

– Что ты хочешь этим сказать?

– Возьми мой дар. Выдержишь?

Умирающий распахнул шелковый халат и сдвинул вниз исподнюю рубаху под ним. Ткнул пальцем в амулет.

– Германский? – удивился император.

– Германский, – подтвердил Юсупов. – Попросил Вильгельма – еще задолго до войны. Тот уважил просьбу. Как знал, что буду умирать, и надо будет поделиться даром. Снова спрашиваю: выдюжишь?