Зашевелился отчим. Герман поднялся, тяжёло дыша, и подошёл к нему.

— Что, козёл, на девочек молоденьких потянуло? — сказал он и врезал ему ногой в бедро. Бугай уже пришёл в себя. Снёс удар молча, только сплюнул на пол, презрительно глядя Герману в глаза.

И что дальше? Какие у нас есть на эту сволочь методы воздействия?

Размышляя, я рассматривал на стенах старые фотографии. Многие были похожи на Германа и Эмму. Вдруг до меня дошло.

— Послушай, — обратился я к Герману, — а дом-то этот Либкиндов?

— Да, стариков моих дом, — ответил Герман.

— А где они? — спросил я.

— Умерли уже.

— И чей сейчас дом?

— Мой. И Эммы.

— А мать её?

— Мать с младшими детьми у своей матери прописана.

— То есть, — продолжал докапываться я, — эта сволочь, — показал я на отчима, — в чужом доме на хозяйскую дочку нацелился? Несовершеннолетнюю, на минуточку.

— Слышь, соплежуй, рот закрой, — цыкнул на меня бугай.

— Козёл! — Герман опять пнул бугая. — Я тебе яйца оторву, в рот тебе затолкаю и прожевать заставлю!

Лицо у Германа и так было красным, а тут побагровело. Я испугался, как бы у него инсульт не случился.

— В общем так. — вступила в разговор бабушка. — Я не знала всех подробностей, кто тут прописан, кто не прописан. Но, в свете вновь открывшихся обстоятельств, будет так. Ты, — обратилась она к бугаю, — убираешься отсюда прямо сейчас. Если твоя идиотка Ленка захочет жить с тобой, пусть катится за тобой на все четыре стороны. Здесь остаётся Эмма и те, кого она сама захочет видеть в своём доме.

— Она несовершеннолетняя, — с издёвкой в голосе ухмыляясь пробасил бугай. — Она не может жить одна, без матери.

— Но мать ведь, и родительских прав лишить можно, — жёстко ответила бабуля. — И посадить можно за соучастие в попытке изнасилования собственной дочери. Уверена, твоим сыновьям без вас обоих, убогих мерзавцев, будет лучше.

В голосе бабули слышалась сталь. Сейчас, глядя на нее, было понятно, что не просто так она депутат. Характер железный.