– Святой Престол и без нас прекрасно справляется, – не стал отпираться каторианец. – Успокойся, у них к тебе вопросов нет, даже после вчерашнего. Вопросы есть у меня.

Арчибальд извлек из инвентаря круглую глиняную пластину и положил на стол перед Бабой Марфой. Бедной ведьме совсем стало плохо – сквозь старческие пигментные пятна на коже проступила мертвенная бледность. Она сцепила костлявые руки в молитвенном жесте и, силясь что-то сказать, беззвучно открывала рот. Это было похоже на припадок.

– Правом основателя я приказываю отвечать правду, – произнес Арчибальд. Баба Марфа сипло подтвердила:

– Спрашивай, Первый! Я признаю твое право во всем.

– Что ты вчера делала?

– Неродившееся дитя убила. Весь грех мать на себя взяла, поэтому я чиста перед законом. Будет сама каяться перед дитем в Чистилище. Мать – девка незрелая совсем, понесла от насильника. Просила лишить дитя, пока никто не узнал. Это все. В остальном я работаю по закону.

– Ты как надо сожгла эмбрион? Не взяла из него ни крови? Ни кусочка сердца? Ни пряди волос?

Арчибальд так уверенно перечислял детали, словно сам не раз участвовал в подобном. Выглядел он сильно разозленным. Баба Марфа потупила взгляд и нехотя выдавила:

– Все взяла. И кровь, и сердце. Даже ногти вырвала. Потому Инквизицию и ждала.

– Все, что взяла, – уничтожишь. Что использовала, расскажешь куда. Теперь расскажи о сыне. Все расскажи.

Баба Марфа всхлипнула, и по ее щекам потекли слезы. Она бы и рада была о чем-нибудь умолчать, да возможности ей никто не давал. Каторианец крепко связал ведьму, раз перечить или ослушаться она не имела желания.

– Слабый он был, хилый да болезненный. Родился без крику. Сразу поняла, что не жилец, в наказание мне за грехи тяжкие. Не ждала я, что понести смогу почти в шестьдесят. До этого не было у меня детей. Бог не давал. Решила, что все равно праведницей в раю не кататься, не могла я его потерять.

– Скольких в расход пустила? – уточнил Арчибальд.

– Полторы тысячи. Специально ездила на войну. У нас всегда где-то воюют, там и нашла доноров. В Москве я не бесчинствовала. Провела ритуал, подарила сыну и жизнь, и здоровье. Про то, что сделала, не жалею!

– Почему он сны видит? – не унимался каторианец.

– Зелье я ему варю, чтоб по работе помочь. Рецепт еще бабка моя вывела – третий глаз открывает. Без зелья-то не будут держать его в полиции. А так он разбой да убийства видит раньше, чем те свершатся. Все видит: кто убил, чем, куда оружие выкинул или краденое спрятал. Такая помощь Богу угодна!

– Кто такой двуликий?

– Это тебе лучше знать, Первый. – Старуха оторвала от сцепленных рук взгляд и удивленно посмотрела на Арчибальда, не ожидая такого вопроса.

– Кто устраивает жертвоприношения в Москве? – наставник попробовал зайти с другого бока.

– Говорю – не по Сеньке шапку меришь. Моих сил не хватит, чтоб увидеть. Чую только, когда он злодейства свои творит. Все живое в округе ту боль чувствует, зверь скулит, деревья лишний раз не шелохнутся. У меня и в первый раз звонари в голове бушевали, а в последний так и вовсе про грех подумала, только чтоб не чуять их страданий. Совсем извел мучеников, проклятый! Простой душегуб такого не сделает.