Орланду спросил:

— Фра Людовико — мой отец?

Вот оно, случилось. Тангейзер натянул поводья Бурака, они остановились, и он принялся возиться с уздечкой. Конечно, странно, но до сих пор он даже не думал о том, чтобы рассказать Орланду, что отец, которого мальчик так страстно мечтал увидеть, умер у него на руках. Должно быть, он сознавал, насколько дорожит привязанностью Орланду. Тангейзер обернулся к мальчику; карие глаза Орланду смотрели прямо в его глаза, и эта самая привязанность читалась в них так ясно, что Тангейзер смутился. В конце концов, Людовико решил предоставить это дело Карле и даже дал свое благословение на ложь. Но позор Людовико был его позором, а не Тангейзера. Душа Тангейзера принадлежала только Тангейзеру.

Он сказал:

— Да. Брат Людовико был твоим отцом.

Орланду сжал губы.

Тангейзер продолжил:

— Я его убил.

Орланду моргнул, дважды. Потом спросил:

— Потому что он был лжецом?

— Перед самой смертью он был искренним, насколько может быть искренним человек.

— Тогда почему?

По мнению Тангейзера, сейчас был не подходящий момент перечислять преступления Людовико. Мальчик узнает о них в свое время, но не сегодня.

— Я убил его, потому что на то была воля судьбы, — сказал он.

Орланду выслушал эти слова, и, должно быть, Тангейзер недооценил его, поскольку мальчика устроил его ответ, по крайней мере сейчас. В любом случае, само по себе утверждение было достаточно правдивым. Орланду произнес:

— Если мой отец был предателем, прогнившим до мозга костей, а во мне течет его кровь, стану ли я тоже лживым предателем?

— Я как-то уже говорил тебе, что дело не в крови, а в том, как мы идем по жизни. Мы с тобой прошли вместе пару миль, и, поверь мне, в твоей душе нет ничего лживого и прогнившего.

Ответ устроил Орланду и на этот раз. Затем он спросил:

— А мы пройдем вместе еще сколько-нибудь миль?

Тангейзер ощутил, как сжалось сердце, ему хотелось ответить: «До самого конца». Но он не мог давать обещания без уверенности, что сможет его сдержать. Поэтому он ответил: