— Однако мне предстоит непростая работа, — сказал Тангейзер. — Главное в ней — не создавать лишнего шума. Если я обнаружу, что в темноте у меня за спиной звенят рыцарские доспехи, если кто-то из твоих соглядатаев потащится за мной, я не отвечаю за их жизни.
— Та степень свободы, какую вы требуете, будет вам дана. Я согласен, что она необходима. Мой человек будет приглядывать за Ла Валлеттом, а не за вами. Вы найдете свои доспехи и одежду за этой дверью. Барка стоит у причала. Бурак привязан под разрушенным мостом.
— Когда мы встретились впервые, ты отпустил мне грехи, — сказал Тангейзер.
Людовико внимательно посмотрел на него, словно ожидая увидеть насмешку. Но не увидел. Он поднял руку.
— Ego te absolvo a peccatis tuis in nomine Patris et Filii et Spiritus Sancti. Amen.
Людовико развернулся и пошел в темноту.
— Тогда, у Калькаракских ворот, — произнес Тангейзер, — кто нас предал?
Людовико остановился и обернулся, безликий черный силуэт на темном фоне.
— Ваша девушка, Ампаро, — сказал он.
— Я тебе не верю, — сказал Тангейзер.
— Расставание с Бураком так разрывало ей сердце, что она рассказала обо всем коню.
Кажется, Людовико улыбнулся в темноте? Тангейзер не успел рассмотреть.
— А сицилийская старуха подслушала.
К тому времени, когда Тангейзер отыскал Гуллу Кейки в церкви Благовещения, все в нем уже клокотало от гнева. Слезы восхищения, ручьями льющиеся в церкви, несколько охладили его, что было хорошо, потому что сам он хотел, чтобы его кровь сделалась холодной, как снег.
Хотя было еще темно, разрушенная церковь была переполнена народом, и Тангейзер подозревал, что будет переполнена до самого вечера. То, что освобождение от мусульманской осады пришлось на такой святой день, все поголовно считали знаком Божественного провидения. И пусть в этом году не было праздника сбора урожая, зато народ пожал на полях сражений свою свободу, и в этот день все возносили самые искренние благодарности Христу и Деве Марии. Лето подошло к концу, и они были спасены.
Внутри церкви Благовещения черные тени перемежались желтыми огоньками сотен свечей и лампадок. Фитили ламп дымили на полочках под изображениями остановок Христа на крестном пути. Статуя Мадонны размером с ребенка была убрана белыми цветами. Букетик из сухих пшеничных колосьев и виноградная гроздь из какого-то виноградника Лизолы лежали у ее ног. Козы, украшенные лентами, то здесь, то там дрожали среди толпы. Корзины с яйцами и увядшими овощами стояли у подножия алтаря. Протолкнувшись через паству, Тангейзер обнаружил Гуллу Кейки у одной стены; тот стоял под барельефом, изображающим сцену бичевания Христа. Когда контрабандист увидел лицо Тангейзера, он опустился на колени перед алтарем, перекрестился и, ничего не говоря, пошел вслед за ним на улицу. В темноте со свободно свисающими поводьями стоял Бурак.
— Не ожидал увидеть тебя снова, — сказал Гуллу Кейки. — Многие уверены, что ты дезертировал.
— И ты тоже? — спросил Тангейзер.