— Я не питаю к морю любви, — сказал Тангейзер. — Оно — каменистая пустыня, которую я возделывал слишком долго. К тому же слишком много неотложных дел удерживает меня здесь.

Сабато бросил взгляд на груди Даны, а она в ответ беззастенчиво надула губы.

— Матиас, друг мой, — сказал Сабато, — восемьдесят пять квинталов яванского перца дожидаются нас в Египте. — Он помахал письмом у себя перед носом, словно оно было надушено миррисом. — Причем на складе, расположенном исключительно удобно для наших нужд.

Тангейзер успел рассмотреть надпись на еврейском языке.

— У Моше Моссери?

Сабато кивнул.

— Восемьдесят пять квинталов, а через месяц они уплывут от нас навсегда. — Он придвинулся ближе. — Города Европы вопиют, желая перца. Французы даже суп не могут без него есть. Только представь, как Зено, Д"Эсте и Гритти пытаются обойти друг друга. Как ты думаешь, сколько они будут готовы заплатить?

Тангейзер сердито нахмурился.

— Ты будешь в Александрии через три недели, заодно загрузишь мускатный орех, воск и шелка, а через восемь недель мы уже будем считать наше золото на площади Сан-Марко. — У Сабато в Венеции была жена и два сына, по которым он тосковал, но Тангейзер хорошо знал этого человека: одной лишь любви к семье недостаточно, чтобы заставить его съездить домой. — Хочешь знать, сколько выходит по моим подсчетам? Приблизительным подсчетам?

— Ну, если надо.

— Пятнадцать тысяч флоринов. А скорее всего, двадцать.

Сумма была так огромна, что Тангейзер распрямился, убрал руку из-под юбки Даны и потер челюсть. Щетина зашуршала под пальцами, Дана негодующе фыркнула, но сумма нисколько не утратила своей привлекательности.

Словно бы эта мысль только что пришла ему в голову, Сабато добавил:

— А для отправки туда у меня как раз остался в запасе сахарный тростник.

Сабато продумывал подобные сделки настолько загодя и так тщательно, что Тангейзеру ничего не оставалось, как только осуществлять их. «Оракул» был достаточно прославлен повсюду, так что они могли открывать новые кредиты и продлевать старые, руководствуясь по большей части собственными желаниями. Тангейзер попытался нащупать, без особой надежды, какое-нибудь слабое место.

— А капитан? А корабль? Нужен хороший корабль, имей в виду, не какая-нибудь траченная червями посудина, которые ты находил мне раньше.

— Димитрианос. Судно «Кентавр».

Мысли о злостной вони, о неделях скуки и палящего солнца, о греках, бесконечно хнычущих из-за карточных проигрышей, и их вечном триктраке вызвали у Тангейзера нежданный спазм в пищеварительных органах. Но в присутствии Даны он подавил желание пустить ветры.

— Сунь в огонь слишком много железа, и огонь потухнет, — произнес он. — К тому же и к грекам я не питаю любви.

Как и ожидалось, его протесты были пропущены мимо ушей.