Вернулись, когда начало светать.

Меня нашел комендант лагеря, из военных пенсионеров.

— Послушайте, я понимаю, не время, но… Одеял было двадцать пять, а вы вернули восемь.

— Всё верно. Семнадцать мы отдали старикам. То есть пострадавшим. Осталось восемь.

— Я материально ответственный. Давайте составим акт, и…

— Не нужно составлять акт, — я оторвал ярлычок от уцелевшего одеяла. — Пять рублей семьдесят четыре копейки, правильно?

— Ну да, — сказал комендант.

— Умножаем на семнадцать, получаем… около ста рублей, верно?

— Девяносто семь рублей пятьдесят восемь копеек, — мгновенно ответил комендант. Заранее посчитал, или у него талант устного счёта?

— Одеяла можно купить без проблем? Такие же одеяла?

— Да, это не дефицит, — подтвердил комендант.

— Тогда лучше поступим так: вы купите новые одеяла, только и всего. Без бумажной волокиты. И вам, и мне будет удобнее, — и я достал из потайного кармашка четыре сиреневые купюры.

— Это годится, — сказал комендант. — Я должен вам два рубля сорок две копейки сдачи.

— Пустое. Какие счеты между советскими людьми.

Он спорить не стал. Пробормотал только «свечку поставлю».

Мы почистились, елико возможно. От огня были далеко, а сажа и в волосах, и на одежде, и везде.

И пахли мы… Как во сне.

Всё. Домой.

Лиса гнала быстро. Утро же. И в половине шестого мы были дома. В Сосновке.

Девочки пошли к себе. Мыться, переодеваться. А я в душ. Снова, снова и снова. Постричься, что ли, под Котовского?