— Тогда я сыграю с ним матч и постараюсь выиграть. И у Фишера постараюсь выиграть. И будет у страны не одна, а две короны, почему нет? А письма с единодушным осуждением — это, извините, прошлое. Мир меняется, Виктор Давидович. Теперь нет лозунга враждебного окружения, теперь лозунг нашей страны, нашей партии, всего социалистического лагеря — мирное сосуществование народов и государств. Сосуществование и соревнование. Соревноваться и побеждать, вот что нужно делать, а не жалобы в местком строчить. Кому они сегодня нужны, эти жалобы…
И я сел.
Сидели мы вольно. Друг от друга метра полтора. Но я почувствовал, как люди стали потеть. Вот так взяли — и стали. Хотя сегодня жары особой нет. Плюс двадцать три, для июля немного. Хотя одеты все официально — пиджаки, галстуки. Я тоже в галстуке-бабочке и чесучовом костюме. Но не потею. Мороженое холодит, «Бородино».
Решился Спасский.
— Коллеги! Я должен согласиться с Чижиком. Негоже нам по первому свистку кидаться на собрата аки псам натасканным на кота заблудшего. Мы все-таки не псы. Надеюсь.
И тоже сел.
Новых желающих высказаться не было. Шахматисты любят подумать. Иногда думают так долго, что попадают в цейтноты. Но ходить опрометчиво в неясной позиции? Нет, это не по-чемпионски.
И тут зазвонил телефон. Красный.
Батуринский взял трубку.
Ему что-то сказали. Очень коротко.
Повесив трубку, он обратился к нам:
— Я с себя ответственности не снимаю. Но и с вас тоже. Давайте всё ещё раз как следует обдумаем. Без гнева и пристрастия, — он очевидно обращался ко мне, но обращался спокойно, даже обречённо.
И мы стали расходиться. Я перемолвился малозначащими словами с чемпионами и Корчным, и пошёл по улице.
Хороший город Москва, если никуда не спешишь. Я шёл от одного газетного киоска к другому. Спрашивал «Поиск». Ответ был однозначный — разобрали, разобрали, разобрали.
Может, и разобрали. Или киоскерши их прямо спекулянтам и переправляют.
Нужно бы увеличить тираж, но это сложно. На один номер, седьмой, получится, а на все вряд ли. Разве что процентов на пять, много на десять. Хотя мы даём хорошую прибыль. Но эта прибыль бумажная. Государственная. Ничейная. В конкретные карманы, карманы тех, кто решает, кому сколько бумаги, она не идёт. А раз не идёт, то и не надо. Подкупить, дать взятку? А потом ещё и ещё? Нет, нет, и нет. И не потому, что я правильный. А потому, что меня тут же возьмут за шкирку и переместят в неприветливую непроветриваемую камеру на двести человек. А на моё место — и на место Лисы, Пантеры и других добрых людей, — тут же устроят своих. Честных, да.
Не буду.
Почему Батуринский вообще пригласил меня, пусть и через Спасского? Мог бы обойтись одними чемпионами. Думаю, он посчитал, что я выступлю против Карпова. Обрадуюсь возможности его утопить. Потому что если Карпова в стране нет, если он объявлен отщепенцем, врагом, я становлюсь Новой Надеждой. Первым парнем в Риме. И упустить подобную возможность, по мнению такого искушённого человека, как Главный Шахматный Начальник, я не могу. Ну не дурак же я полный, не враг себе!
Но мне этого не нужно. То есть первым парнем я стать не прочь, но — путем побед, а не интриг. Интриги штука ненадёжная, сегодня ты, завтра тебя. Съедят с косточками, и потребуют вырезать статью из БСЭ, взамен прислав Берингово Море. А победы остаются в памяти надолго. That ’twas a famous victory, да.
И я сделал неожиданный ход — для Батуринского неожиданный. Побрезговал предложенной честью закапывать Карпова.