– Дорога – именно то, что тебе нужно, – сказала Корэйн на третье утро, когда они принялись разбивать лагерь. За спиной девушки забрезжил рассвет, окрашивая ее силуэт в красный. Глаза пиратской дочери согревали теплом, а выражение лица было дружелюбным. Когда она смотрела на него вот так, казалось, будто она ласкает его взглядом.

Эндри опустил голову, скрывая проступивший на щеках румянец.

– Я привык путешествовать, – ответил он, размышляя над своими словами. – Если закрыть глаза, то можно притвориться.

Корэйн озадаченно моргнула.

– То есть притвориться?

– Что ничего из этого никогда не было, – тихо ответил он, затем сглотнул внезапно появившийся в горле комок. – Что я дома, в Аскале, в казармах. Я снова оруженосец, и все произошедшее оказалось лишь сном.

Он чувствовал запах лошади, слышал издаваемые ею звуки, а еще звяканье сбруи, тяжелое дыхание ближайшего всадника. Если не видеть пустыню, бесконечный горизонт, Соколов в черных одеждах и находившуюся рядом с ним Корэйн, силуэт которой был хорошо знаком даже с учетом накинутого на ее голову капюшона… и не открывать глаза, тогда можно было бы подумать, что он по-прежнему дома. Тренируется бок о бок с другими оруженосцами, посещает уроки верховой езды на тренировочной площадке двора или мчится по плодородным землям за пределами Аскала. В те времена, когда его беспокоил лишь ухудшающийся кашель матери и насмешки Лимона. Ничто по сравнению с тем бременем, которое он нес теперь, – страх за мать, за себя, за Корэйн и за мир. Эндри пытался не чувствовать тяжесть висевшего на поясе меча. Старался не обращать внимания на жар, который ощущал из-за беспощадного палящего солнца.

Он старался не вспоминать.

И в течение долгих, блаженных минут ему это удавалось.

Но затем лица возвращались, снова всплывая перед его взором. И везде были галлийские солдаты, их зеленые туники окрашены в алый, а жизни оборваны его собственной рукой. Снова и снова он погружал меч в их плоть, пока сталь не стала красной и он не почувствовал во рту привкус их крови.

Эндри уставился на свои цепляющиеся за поводья руки, кожа оставила следы на темных пальцах. Если прищуриться, на них можно было увидеть кровь. Их кровь.

Снова взглянув на Корэйн, он заметил на ее лице сожаление.

– Ты сделал это ради Варда, – решительно сказала она, бросая свой мешок. – Чтобы спасти себя. Спасти меня. Чтобы сберечь свою мать.

Но он помнил, как кончик его клинка упирался в плоть солдат. Невыносимые воспоминания. Эндри хотелось сбросить бремя их смерти, позволить ему соскользнуть с плеч, словно тяжелый груз. Вместо этого павшие держались за него, впиваясь холодными пальцами и ногтями, тем самым отягощая каждый дюйм продвижения вперед.

Солнце краснело на горизонте, окрашивая пустыню в пылающие оттенки меди. Его тепло согревало лицо оруженосца, приятно лаская кожу после ночи верхом. Песчаная лошадь стояла рядом, ожидая, когда ее распрягут. Животное было обучено терпеливо ждать своего часа.

«Не то что я», – подумал он.

– Эндри.

Резкий голос Корэйн прозвучал совсем близко, заставив его подпрыгнуть от неожиданности.

Она все еще стояла всего в футе от него, решительно глядя ему прямо в глаза.

– Перестань корить себя, – сказала она, положив руки ему на плечи. – Ты вел себя как настоящий рыцарь. Возможно, ты не хочешь вспоминать, но я хочу. Ты должен гордиться…