— Да. И хорошо бы чтобы Роха хоть четыре залпа успел перед этим дать.

— В такой туман? — в голосе Бертье звучало большое сомнение.

Сомнение ротмистра были вполне обоснованы. Туман явно все портил.

— Может, когда небо посветлеет? — продолжил ротмистр, вставая и направляясь к своим людям.

— Не хотелось бы ждать до рассвета, — самому себе, или Увальню, сказал Волков.

А время шло, с противоположного берега шум все еще доносился.

Но уже не так часто долетали оттуда звуки. А туман стал тем временем выплескиваться из реки на берег. Восток над лесом стал серый. Солдаты стояли, в низине, под холмом, уже построившись.

Стояли тихо, без движений и разговоров. А лодки все не плыли.

Отвратительное чувство, отвратительное. Казалось, вот-вот и начнется то, чего ты так ждешь. А оно все не начинается и не начинается. Господь словно проверят тебя, твою стойкость, выдержку.

Увалень уронил на траву его шлем. Из-за напряжения захотелось наорать на него. Увалень нагнулся, взял уже его, но Волков вырвал шлем у него из рук. Положил на песок перед собой. А Увалень и говорит:

— Плещется, господин.

— Что? — не понял Волков.

— Всплески на воде, слышите?

Кавалер прислушивался, прислушивался, и продолжал слушать…

Кажется, и вправду всплески. Ах, неужели, неужели поплыли. Его сердце заколотилось от тревожной радости. Первый раз за ночь так заколотилось. Он от волнения даже лицо вытер подшлемником.

Оно, кажется, стало влажным от тумана, что стал забираться уже и на холм. А сам молил Бога: «Господи, пусть так и будет».

Только об этом он его просил. Только бы это было правдой, только бы эти свирепые горцы плыли к нему в ловушку.

И они плыли, он в этом уже не сомневался, когда до него донесся с реки тихий и злой голос:

— Первый, бери к течению круче, сносит же… Не видишь, что ли, дурак?

Уже небо стало на востоке краснеть. И лодки подплывали к берегу все ближе.