То, что младший девичий десяток и прочие ребятишки, включая Прошку и Красаву с Савушкой, в свободное время в кузне вместе с Тимкой частенько крутятся, тоже никого не удивляло, но чем они там все заняты, до поры до времени никто из взрослых толком не знал.
Сам же Тимка, оказывается, наказ боярыни показать свое умение не забыл, но вот способ его исполнить нашел не сразу. Моток серебряной проволоки, потребной ему для работы – все-таки не простой кусок железа. Тот, с помощью которого он починил сережку, Кузьма с помощниками перед своим уходом прибрали куда-то – может и хозяину вернули, так как переплавить не успели.
Серебряных сережек тоже больше взять негде было – к взрослым девкам из-за того, что им теперь приходилось и работать по хозяйству, и учиться, и караул нести, и раненых развлекать и обихаживать, хоть не подходи – разве что дикими рысями не рявкают, а кто и подзатыльник отвесит, не дослушав. Да и серебряные сережки имелись далеко не у всех – больше медные. А проволоки и вовсе у девок спрашивать не стоило.
Больше всех огорчался Прошка, который к собственному немалому изумлению получил долю с похода, как наставник, но сразу отдал все матери, а та, будучи бабой хозяйственной, уже из проволоки брусков наделала, чтобы удобнее расплачиваться – Прошка сам же по ее просьбе и ходил в Ратном с этим к Лавру.
Хорошо, Любава случайно подслушала разговор родителей, когда они обсуждали, как бы серебро переплавить. Вот тогда-то они с Тимкой и смогли уломать Верку дать ему хоть немножко, чтобы он смог показать боярыне своё умение. Тем более, все равно собрались переплавлять: что бы там отрок ни сделал, серебро-то серебром останется, никуда не денется, и, если изделие выйдет неудачным, то переплавить его ничуть не труднее, чем проволоку.
Верка выдала – совсем чуть-чуть, как уверяли девчонки, но и этого Тимке хватило с избытком. Всего через пару дней он сделал из малого кусочка чудо невиданное – бабочку. Фенька со Стешкой аж захлебывались от восторга, когда рассказывали – только что не летает, мол.
Но мало того – после этой работы проволока у Кузнечика еще осталась, и он, совсем шутя, прямо на глазах у изумленных девчонок, и без того ошалевших от явившейся им невиданной красоты, смастерил из остатков сережки для Любавы – в виде снежинок. Лежит на ладони чудо, кажется, дыхни – и растают. Ан нет!
Вот эти-то «снежинки» Феньку со Стешкой и добили. Ну ладно, бабочка – сложная работа, наверное, но тут! Прямо при них сделал! Из такого кусочка серебра, что не хватит лепешку медовую на торгу купить, получились сережки, от которых дух захватывает. Елька чуть не заплакала – ей-то и проволоки не у кого попросить, пока братья в походе, а сестренки сообразили – слышали же, что дядьке Андрею тоже долю привезли, значит, и у него серебро может быть… Оставалось только выпросить. Ну, совсем же чуточку надо! За этим и примчались.
Арина не слишком поверила восторгам девчонок, но посмотреть на эту невидаль надо было непременно. Никогда она не слышала о том, чтобы из одной серебряной проволоки что-то делалось, а уж в украшениях-то с детства разбиралась. Матушка покойная толк знала, да и муж потом привозил – вон, хотя бы ожерелье ее. Но и оно не из проволоки сделано.
Видела она узоры, на пластину напаянные, вроде того, что описывали малявки – тонкая работа, красиво очень. Издалека привозили купцы. Но чтобы так, без всякой основы, из одной только проволоки? И кто? Мальчишка же совсем – двенадцать лет всего минуло…
К ее удивлению, Андрей слушал рассказ девчонок с немалым интересом и тоже пожелал поглядеть. Ну, и проволоку с собой прихватил. У Арины вначале даже радостная мысль мелькнула:
В кузне, кроме самого Тимки, обнаружился весь младший девичий десяток в полном составе, трое мальчишек из Сенькиных, и в дополнение к ним – Прошка.
Появление Арины, а тем более вошедшего следом за ней Андрея, вызвало легкий переполох среди этих ценителей Тимкиного мастерства. Арина перехватила несколько укоризненных взглядов в сторону сестренок: появления наставников тут не ждали. Прошка, поздоровавшись, поспешно куда-то засобирался, мальчишки из Сенькиного десятка вспомнили, что забежали по делу – ножи принесли наточить, и быстро исчезли за дверью. Засмущавшиеся девчонки из младшего девичьего (из них только Елька не слишком заробела и радостно встретила появление дядьки Андрея), судя по их физиономиям, и рады были бы тоже смыться вслед за отроками, но с ходу придумать предлога не сумели, а потому так и остались стоять, сбившись в кучку возле двери.
Сестренки не преувеличивали: то, что сотворил Кузнечик, и впрямь заслуживало всех их восторгов. Бабочка, которую Тимка протянул Арине на раскрытой ладони, заставила ее затаить дыхание и непроизвольно замереть в не меньшем, чем девчонки, обалдении – такого чуда она не ожидала. Да и не видела никогда ничего подобного. То, что это вышло из-под рук двенадцатилетнего мальчишки, просто в голове не укладывалось. Похожие на паутинку серебряные нити, словно вывязанные крючком в затейливое кружево, застыли в воздухе. Дунь – и полетит… Даже в руки это диво было страшно взять, так и казалось – сейчас сомнется от неловкого движения.
– Что это? – вопрос вырвался у нее непроизвольно, просто от удивления. Но Тимка ответил, как понял.
– Брошка. Ну, как фибула, к одежде цепляется, только там булавка еще защелкивается, вот за этот крючочек.
Он совершенно бестрепетно взял чудо-бабочку за крыло и перевернул, показывая, как закалывать и цеплять тонкую иголку. И вдруг протянул ее Арине:
– На, сама посмотри. Не уколись только, острая.
Арина, боясь неловким движением повредить невесомую вещицу, подставила ладонь, поймала на нее бабочку и вынесла на улицу, чтобы рассмотреть ее получше при дневном свете. Осенний день выдался облачным, но именно в тот момент, когда она появилась на пороге с фигуркой на ладони, солнце, словно тоже заинтересовавшееся невиданным мастерством, выглянуло в прогал между тучами и заиграло на серебряных нитях так, что и впрямь показалось – бабочка ожила и сейчас взлетит!
– Господи, красота-то какая! – выдохнула Арина, не в силах оторвать взгляд от удивительной броши, как ее назвал Тимка. А он стоял в дверях кузни и смотрел на этот бабий восторг с мальчишечьим, немного напускным, снисходительным недоумением, хотя и чувствовалось, что такая оценка его работы ему чрезвычайно польстила.