– Для того их семьи и держат, как наживку. Давеча прибегал холоп Аристарха, Гришка Бредень, шепнул, что их на подворье у старосты в какой-то овин загнали, подальше от остальных. А когда Младшая стража на дороге появится, их и выставят связанных у самых ворот, на виду у отроков. Кто дёрнется, того и…
– Ясно…
В дверь неожиданно постучали, и, не дождавшись ответа хозяйки, в горницу вошёл Алексей. При виде Листвяны скривился, хотел что-то сказать, но Анна, будто продолжая прерванный разговор, хлопнула ладонью по столу и поднялась на ноги.
– …Что не стала скрывать непорядок, хвалю. Рассудила ты правильно, но не дело холопке указывать членам рода. Боярыня Татьяна сама за всем проследить не может, так что не грех и мне вмешаться, помочь ей. Проводи-ка меня.
Листвяна отступила к двери, слегка поклонилась и пошла вперёд. Анна последовала за ней, но на пороге обернулась к Алексею, слегка пожала плечами и развела руками, дескать, «сам видишь, вся в хлопотах, ничего не поделаешь». И прикрыла за собой дверь, не сказав ему ни слова.
Так бывает. Вроде бы всё хорошо, но по капельке, по крошке, копятся мелочи, такие, что женщина их либо не замечает, либо, если заметит, пожмёт плечами – «ерунда какая». Но если их вовремя не выметать, то они год за годом собираются и однажды неожиданно обрушиваются обвалом. И то ли те крошки засыпают всё, что было хорошего, то ли, наоборот, те капли глаза промывают, но к женщине вдруг приходит понимание: «Я не хочу, не могу, боюсь стариться рядом с этим мужчиной!»
Тогда из дома уходит тепло – и не вернёшь его. В лучшем случае вместо него поселяется равнодушие. Хуже, когда раздражение. И совсем тяжко, если ненависть. И ничего уже не исправить, не вернуться назад и не изменить в прошлом. Живи с тем, что есть здесь и сейчас. Или рви всё, что связывает, и начинай жизнь сначала, сколько бы тебе не было лет.
У Анны за спиной, по счастью, не накопились многие годы, прожитые рядом с Алексеем, не было общих воспоминаний, горестей и радостей. Только надежды – на несбывшееся счастье. Правда, с ними расставаться как раз труднее всего, но тут уж приходилось выбирать: или воплощать свои собственные мечты, или надежды всего рода.
Вот только тяжесть, накопившуюся за несколько месяцев на душе, составляли не крошки, а увесистые булыжники, и хоть было их не так уж и много, но давили они изрядно. А последняя глыба так и вовсе растёрла в пыль остатки надежды: покушение на будущее, а то и жизнь своего сына Анна никому бы не простила. Хорошо хоть не успела связать себя с ним неразрывными узами – но даже если бы и успела, её бы это сейчас не остановило.
Свежевыпавший снег шуршал под полозьями саней и приглушал размеренный топот копыт. Закутавшись в тулуп и прикрыв для тепла ноги овчиной, Анна то перебирала в памяти разговор с Листвяной, то опять вспоминала поучение Нинеи.
– Для жены и для большухи что самое главное? – волхва вроде говорила о том же, что и Аристарх, и Корней с Филимоном, но по-иному, с другой стороны. – Благополучие семейного очага, малого – на одну семью, или большого – на весь род. А для тебя сейчас?
– Ну, забота о роде Лисовинов – это понятно, но только этого мало, – задумчиво протянула Анна. – С нами же сейчас сколько народу связано! И мы от них тоже зависим… Значит, не только о роде думать надо, но о… Обо всем Погорынье, да?
– Умница! – удовлетворенно кивнула Нинея. – Для тебя сейчас, если хочешь знать, твоим родом стало все Погорынье. Да не пугайся ты так, – хмыкнула она, – если сразу все правильно понимаешь, значит, научишься. Ну, сколько-то шишек набьешь, конечно, куда ж без них. Тут важно вовремя понять, что не так сделала, и не упорствовать, а исправить ошибку. А главное – сама себя за ошибки не грызи, на это и без тебя желающие найдутся. «На ошибках учатся» – не пустые слова.
На этот раз – Анна была уверена – она всё решила правильно. И про Алексея тоже.