Этот остров назывался Самофракия. Обычных поселений там не было, только пиратский форт. Здесь они зимовали, сюда свозили перед продажей рабов, здесь делили добычу и чинили свои корабли.
Мы уничтожили их в ту же ночь. Единым ударом, как только выбрались на берег.
Я понимала, что это большой риск — люди сильно устали, среди недавних рабов мало настоящих бойцов — и все же, пока в них еще жив порыв, а пираты не успели занять круговую оборону, следовало действовать. Мы, гораздо более выносливые, сейчас могли сражаться лишь пешими и не рассчитывать на собак — ни они, ни лошади в таком состоянии ни на что не годились. Разумнее всего было бросить рабов на прорыв, чтобы они своей слепой яростью проложили нам дорогу, а самим собраться и… Правда, идти бы пришлось бы по их трупам. Они нам были не нужны, и на помощь мы их не звали…
Но я так не могла поступить. Просто такие могла. И поступила почти так.
Я выставила посты у кораблей, оставила кое-кого смотреть за лошадьми и собаками — это было необходимо. А сама встала впереди рабов и повела их.
Нашими командовала Хтония. Быть может, это была иная, высшая степень расчета.
Ну, мы их и вымели! В живых не оставили никого, кроме тех рабов, что оказались в форте. Они тоже поднялись и отчасти облегчили нам работу. Даже если бы не наш обычай, рабы все равно перебили бы пленных. И что бы мы стали делать с пленными?
После боя все эти рабы и гребцы — они были вымотаны до предела — повалились и уснули.
Но мне в ближайшие двое суток глаз сомкнуть не довелось. Большинству из Боевого Совета — тоже. С самого начала — ещё не успели добить всех побежденных — я осознавала, в каком положении мы оказались.
Кончалась осень, над нами стояла звезда Кесиль — вестница бурь, которую недаром называют звездой безрассудства или звездой глупцов, ибо только глупцы пускаются в море, следуя ее зову, — этого я наслушалась во время плавания.
Начинался сезон штормов, а корабли, кроме одного, вытащенного на берег для починки, разбиты. Следовательно, зимовать придется на острове.
А под моей рукой оказалось около тысячи человек, править которыми я вовсе не стремилась. Они были обузой, клянусь Богиней, они были подобно жернову, привязанному к ногам. Но мы сражались вместе, я командовала ими и привела к победе. Этого нельзя забывать. А потому я не могла отправить их вслед за пиратами. Но мало того, что большинство из них мужчины, с которыми мне отродясь нечего было делить — все они бывшие рабы. А на рабов я в Трое нагляделась и стала кое-что понимать. Все рабы рвутся к свободе и одновременно во всем полагаются на хозяев. И, свергнув одного хозяина, они либо принимаются искать другого, либо начинают крушить все подряд. Из чего вытекает, что, во избежание всеобщей резни, хозяйкой придется стать мне.
Пока эти люди спали, следовало занять арсенал и прибрать к рукам оружие, выставить стражу в стратегически важных точках. Корабли уже были под нашей охраной. В дальнейшем необходимо поставить на учет съестные припасы, а сейчас позаботиться о том, чтобы накормить людей, когда они проснутся.
Они проснулись, поели и выпили, но не перепились (это мне тоже пришлось предусмотреть), и я собрала их всех на горе у крепости.
Там я позаботилась сложить походный алтарь — пирамиду из камней, в которую воткнула меч. Здесь я сказала, что нужно вознести молитву Богине, пославшей нам победу, скорую, полную и без больших потерь. На счастье, мне пришла на память краткая молитва, бытовавшая у всех приморских народов известных мне стран и подходящая для любого случая.
Вот как она звучит:
Я молилась сама, и люди, глядя на меня, тоже — не знаю, все ли от чистого сердца, но возражать не посмел никто. Даже если кто-то из рабов происходил из племен, не признающих Богиню, они побоялись если не ее гнева, то своих сотоварищей.
Затем я произнесла первую в своей жизни речь. А это было сложно.
В Храме меня, конечно, научили, что играть можно не только оружием, но и словами. И язык у меня был хорошо подвешен, может быть, даже лучше всех в Темискире, коль скоро меня избрали Рассказчицей историй. Но одно дело — рассказывать истории, а речи произносить — совсем другое. Тем более что говорить мне предстояло не с воинами, как я привыкла.