— Я все понимаю, Лиз. И не стану давить. Просто знай, что я рядом.
Я разливаю чай, сервирую стол. Матвей не отказывается от предложенного мной обеда. Преодолевая тошноту, разогреваю сваренный вечером борщ и кормлю оголодавшего бывшего. Он ест с удовольствием, а я, наблюдая за ним, испытываю… жалость. Да, именно так. Оказывается, умершая любовь не превращается в ненависть. Она трансформируется в жалость — мерзкое, пренебрежительное чувство, скользкое, как слизняк.
Входная дверь громко клацает, и на пороге вырастает долговязая фигура Данила.
— Привет… родители. — Бросив недовольный взгляд на отца, произносит Данька. — Мам, можно тебя на минутку?
Со вздохом поднимаюсь с места и устремляюсь за сыном вглубь коридора. В каждом его движении угадывается нескрываемое напряжение. Сжатый в тонкую линию рот, сведенные к переносице брови, ссутулившиеся плечи — Данька словно превращается в ходячую угрозу. Мне кажется, его боится даже Матвей.
— Данечка, сыночек…
— Мама, этот…этот теперь будет целыми днями у нас торчать? — шипит он, косясь в сторону кухни.
— Не этот, а папа. — Отрезаю я. Верите, я считаю такое отношение к родному отцу недопустимым. — Послушай, Данил. Я не собираюсь сходиться с папой. Это окончательное решение. Ты мог бы порадоваться, что мы стали общаться…нормально. Цивилизованно.
— Извини, мам. Знаю я его «цивилизованно». Ты слишком добрая и честная, чтобы замечать это. Папа пришел зализать раны. Как только у него все в жизни наладится, мы снова станем не нужны. Кстати, не вздумай помогать ему деньгами или там…
— Ладно тебе. Пошли обедать. У твоей мамы есть голова на плечах, не боись! — ерошу вихрастую каштановую шевелюру и подталкиваю сына в направлении кухни.
Знаете, о чем я сейчас беспокоюсь больше всего? Как признаться Дане в том, что у него скоро родится братик или сестра? «Ты слишком добрая и честная…». Как он заговорит, когда узнает, что его мамаша нагуляла ребенка в отпуске? При мыслях об этом разговоре коленки начинают предательски подрагивать. Может, выдумать легенду о погибшем летчике или вахтовике, уехавшем на Север? Нет, он слишком взрослый для таких сказок. Надо поговорить со Снежкой и попросить совета. Еще и мама не знает! Черт, как представлю строгое лицо Клавдии Викторовны, хочется провалиться под землю от стыда. Вот скажите, почему женщину можно осуждать? Мужик гульнул — красавчик, герой! А женщина — шлюха. У меня даже щеки краснеют от возмущения, когда я об этом думаю.
— Мамуль, ты опять не ешь? — Данька отрывается от тарелки с борщом.
— Я поела до вашего прихода. — Бодренько вру я, метнув уничтожающий взгляд на Матвея. Он потирает руки и, легонько хлопнув ладонями по краешку стола, встает с места.
— Спасибо, Лиза. До свидания, сын. — Дежурно произносит и протискивается в коридор. Ну а что, моя кухня не такая просторная, как в доме. — Я… чуть не забыл. Девушке моего делового партнера нужна консультация модельера, стилиста, в общем — тебя! Платья, костюмы… Ее надо будет одеть.
— С удовольствием! Пусть приходит в магазин.
— Лиз, они хотят сначала познакомиться, пообщаться. Я забронировал столик в «Белом лебеде». Шестнадцатого ты свободна?
— Странно. А зачем понадобился ресторан? — хмурюсь я, чувствуя подвох.
— Лиза, я потом провожу тебя, не волнуйся. Доставлю домой в лучшем виде.
— Ну… ладно. — Киваю я.
Придется тащиться в ресторан из женской консультации. Или звонить Октябрине и переносить прием на утро. Ладно, разберемся! Надеюсь, этой девушкой не окажется Илоночка!