Дядя Вова Купцов и Сережа Косых присели у костра, сбросив мешки и положив оружие на землю. Безмен, не терявший бдительности, остался стоять, хотя ноги подгибались от усталости. За последние полутора суток они, кажется, отмахали по топям и болотам сто километров, а то и тысячу. И если бы не проводник Купцов, вряд ли выбрались живыми. Вот уже два часа, как они вышли к морю и двинули берегом, не встретив ни одного человека, не увидев ни огонька, ни человеческого жилья. Но нюх и здравый смысл подсказывали Безмену, что дорога выбрана правильная. Вчера в лагерь подмога на вездеходе так и не прибыла. Видно, испугавшись взрывов, народ разбежался. Но среди трупов не оказалось ни художника, ни мотоциклиста. Обратной дорогой в Краснодар они пойти не рискнут, значит, двинут к морю. А третьей дороги тут просто нет.

– Значит, местные? – сурово переспросил Безмен. – А что-то у вас морды какие-то подозрительные, а? Кислые морды с чего?

Бородатый поднялся на ноги, решив, что именно сейчас решается вопрос его жизни и смерти. Заламывая руки и шмыгая носом, он рассказал историю о двух выродках, что вынырнули из зарослей, едва не перестреляли бедных тружеников моря, попортили одну лодку, а на второй уплыли, забрав с собой воду, канистру с бензином, два тельника и штаны. Под конец рассказа он прослезился и сказал, что дома его ждет законная жена и ребенок пятнадцати лет, еще в школу ходит. В прошлом году ребенок в больнице лежал. А в этом году сам бородач в госпиталь попал, потому что удаляли…

– Понял, мозги удаляли, – не дослушал Безмен. – Сколько времени нужно, чтобы лодку починить?

– Заплатку на пробоину поставить – плевое дело, – обрадовался бородач. – Полчаса хватит. Нет, за пятнадцать минут управимся.

Через четверть часа рыбаки стояли у самой кромки прибоя, наблюдая, как в темноте исчезает вторая лодка, а звук мотора становится все тише.

Продюсер Эрик Озманян, наливаясь злобой, битый час дожидался Дунаеву возле входа в ресторан. Но когда она появилась, даже не извинившись за опоздание, он пробормотал лишь пару комплиментов. И, ухватив певицу за локоть, провел через фойе в зал, усадил за столик неподалеку от эстрады, где музыканты исполняли джазовое попурри. Озманян кивнул на своего помощника.

– Павел Абрамович, – представился щуплый молодой человек. – Для вас просто Павел.

– Вы случайно не…

– Нет, нет, – суетливо замахал руками Абрамович. – Меня все об этом спрашивают. Не родственник. Мы с ним лично даже не знакомы.

– Я так и поняла.

Дунаева села в кресло и через стол стала разглядывать своих новых коллег. Интересно, что общего у этих людей? Озманян, которому на вид лет сорок пять, а то и полтинник, носит джинсы в обтяжку, подчеркивающие кривизну ног, и свитер с замшевыми декоративными заплатками на локтях. Молодится изо всех сил, но получается плохо. Рядом с ним Абрамович, растерянный, суетливый человек в костюме, вроде тех, что надевают на службу офисные клерки. На шее болтается жалкий галстук, похожий на удавку, на котором вместо золотой заколки красуется пятно кетчупа.

Абрамович тер ладони, будто в душном зале у него замерзли руки. Хватался за серую папку, порываясь достать из нее какие-то листки. Снова клал папку на угол стола и тер ладони.

– Я распорядился насчет закусок. – Озманян вальяжно развалился в кресле. – Ну, по своему усмотрению. Белая рыба, немного лобио, расстегаи с мясом. Ничего против не имеете?

– Абсолютно ничего не имею. – Дунаева поправила большие темные очки. Она неожиданно почувствовала дикий приступ аппетита. – Только побыстрее, если можно. Я не спешу. Просто есть очень хочется.

– Карту вин посмотрите? Я не стал ничего заказывать.

– Тоже на ваше усмотрение, – великодушно разрешила Дунаева.

Через четверть часа, утолив первый голод, она вытащила из сумочки пачку сигарет и, прикурив, посмотрела на Озманяна. Если бы не темные стекла очков, продюсер смог бы разглядеть в этих глазах что-то похожее на доброжелательность и человеческое любопытство. Он предложил тост за плодотворное творческое сотрудничество и большую человеческую дружбу. Ольга Петровна подняла бокал. Абрамович от выпивки отказался.

– У меня цирроз печени, – сказал он. – Злоупотреблял в молодости. Теперь расплачиваюсь за грехи минувших дней. Вот уже вторую неделю воздерживаюсь. Хотя и тяжело.

Он вытащил из папки листки с текстом и передал их Дунаевой.