— Ладно! — Торрибио вышел из комнаты, оставив, ранчеро в компании бутылок, которые, судя по тому, как усердно он прибегал к ним, скоро должны были осушиться до дна.

Дон Торрибио поспешил на конюшню, куда вошел, тихонько посвистывая; веселое ржание было ответом, — и умное животное тотчас же стало искать мордой своего господина.

— Ну, едем Линдо! едем друг мой! — сказал молодой человек, целуя его прямо в ноздри, и подавая своему любимцу кусок сахара. Затем он тщательно оседлал коня и, закинув поводья на луку седла, вышел из конюшни, а Линдо последовал за ним, как собака. Заперев конюшню, дон Торрибио направился к дому, но не дойдя до него, заметил при бледном свете месяца какую-то белую фигуру, неподвижно стоявшую под навесом, в которой тотчас же признал Леону. Брови его нахмурились; лицо приняло оттенок досадливости и видимого неудовольствия.

— Что ей надо от меня? — подумал он, а я уже было надеялся, что не увижу ее больше.

Но тем не менее он продолжал идти вперед.

— Это вы Леона? — ласково спросил он, — уж не больны ли вы? Я полагал, что вы давно легли и спите!

— Нет! — грустно сказала она, — я не ложилась и не спала, я не больна, я ждала вас!

— Вы ждали меня, Леона? И для того, чтобы повидаться со мной, вы рискуете простудиться и заболеть?! Войдите в дом, прошу вас!

Девушка отрицательно покачала головой.

— Нет! — сказала она самым решительным тоном.

— Смотрите Леона, отец ваш тут, он не спит, что если он услышит нас?

— Он меня убьет. Но что мне жизнь, раз вы не любите меня, Торрибио! — сказала она скорбным голосом.

— Леона!

— О, будьте покойны, — сказала она, широко распахнув дверь большой горницы, — он нас не слышит; он спит пьяный и не проснется ранее, как через несколько часов! — насмешливо сказала она.

Действительно, дон Хуан Педрозо спал, растянувшись на полу, под влиянием изрядного количества выпитого им вина.

— А ваша мать? — заметил молодой человек.

— О, моя мать все знает! Она угадала мою любовь — и я вынуждена была во всем сознаться ей. Ее не бойтесь, дон Торрибио она жалеет меня и плачет вместе со мной, стараясь всячески утешить меня с тех пор, как ей стало известно, что вы бросили меня.

Теперь эта девушка была уже совсем не та; ничто не напоминало в ней гордой надменной девушки, нервной и насмешливой. Это было кроткое, любящее существо, покинутая женщина, робко пытающаяся скрепить снова порванную, но дорогую для нее связь с любимым человеком.

— Как бы то ни было во всяком случае не прилично так, на самых глазах у вашего отца…

— О, если только это стесняет вас! — с грустной улыбкой сказала она, — то пойдемте туда, под деревья, там никто не услышит нас и не помешает!