— Хорошо, — ответила она и резко ускорилась, перейдя на быстрый бег.
Я отреагировал с секундным запозданием, рванув следом. Навстречу полетели все более сужающиеся коридоры, а с каждой новой дверью — что тоже становились все уже, — отделка становилась тусклее, и вскоре мы оказались в коридоре с покрытыми металлом и невзрачным пластиком стенами. Здесь мы и остановились — спустя полчаса то убыстряющегося, то замедляющегося бега. Я взмок. Забрало пришлось поднять — запотело. Но я выдержал пробежку и при этом не утратил бдительности, не забывая смотреть по сторонам, оглядываться и заглядывать в каждое попавшееся окно и открытую дверь.
Противника не обнаружили. Мертвых тел — тоже. Тут вообще никого не было. Коридоры и помещения пусты, нет следов крови, на столах недоеденная еда и оставленные недопитыми бокалы. Кое-где на полу цветастые платки, блестящие головные уборы и вычурная обувь на столь высоких каблуках и столь необычных очертаний, что хватало одного взгляда для понимания — она жутко неудобная. Это все встречалось в первой трети нашего жутковатого забега по кораблю-призраку. В оставшихся двух третях брошенных вещей было еще больше, но по своему классу они относились к обычнейшим предметам быта — пластиковые подносы для еды, белые и красные кружки, поношенные бейсболки, парочка планшетов в черных чехлах — один из них я подхватил с длинного обеденного стола.
Свернув еще пару раз, мы воспользовались грузовым лифтом. Он доставил нас в достаточно просторное безликое помещение с тремя широкими дверьми, украшенными непонятными мне сложными аббревиатурами. Пока я гадал, какая из них наша, одновременно старательно восстанавливая дыхание, Лея присела прямо у лифта, повозилась с чем-то и… одна из секций пола со щелчком чуть опустилась, следом мягко отъехав в сторону. В открывшемся пространстве горел тусклый свет, и одного взгляда хватило, чтобы понять — девушка говорила правду. Снизу вверх на меня смотрели восемь пар испуганных детских глаз. Убрав руки от оружия, я отодвинулся от проема, понимая, что вряд ли вызову у детей восторг — обвешанный оружием чужак… Я успел разглядеть, что там внизу что-то вроде достаточно просторной комнаты со стальными стенами, стеллажами и каким-то тряпьем на полу, и еще увидел двух детей и двух взрослых, лежащих на этих импровизированных ложах. Воздух из укрытия исходил тяжелый — кровь, пот, моча… Совсем не похоже на запахи элитного круизного лайнера.
Пока Лея торопливо передавала вниз прихваченные нами по пути бутылки с питьевой водой, печенье, конфеты и прочие закуски, я осматривался и пытался понять, где мы, собственно, оказались. Словно прочтя мои мысли, спутница заговорила сама:
— Старые служебные и жилые помещения. Раньше персонала было куда больше, но после последней модернизации «Гранд Че» перестал нуждаться в половине рабочих рук. Лишние работники были списаны. Помещения стали ненужными. Там дальше расположены кубрики для женского персонала, а под нами старое хранилище униформы и постельного белья. В служебных частях корабля стремились по максимуму использовать свободное пространство. Есть непроверенные сведения, что в те дни, когда на борту находились целые политические партии со всей свитой, немалую часть их сопровождения приходилось размещать в кубриках для персонала. А самому персоналу приходилось спать в гамаках в складских и технических помещениях вроде этого…
Все это она говорила ровным непрерывным и чуть ли не убаюкивающим тоном. Я не сразу понял, что это делается для успокаивания детишек — испуганное хныканье стихло, сменившись хрустом печенья и бульканьем выпиваемой воды.
— Откуда ты все это знаешь? — подыграл я, хотя источник ее осведомленности меня действительно интересовал.
Судя по ее внешнему виду, она не может быть из числа персонала. Или я ошибаюсь? Меньше всего я разбираюсь в условностях, законах и правилах мира богатых. И такая вот «золотая» девочка вполне может оказаться встречающей гостей…
— Я пассажир, — похоже, она снова поняла, о чем я думал.
Пора научиться обуздывать выдающую меня мимику лица. Не мысли же она читает…
— Я семнадцатая адопти достопочтенной семьи Рокфолс, — все тем же мягким спокойным тоном продолжила она пояснять, передавая вниз последние пачки печенья.
— Адопти?
— Приемный ребенок. Адопти — мой официальный статус. Он говорит о том, что я никогда не смогу претендовать даже на малейшую часть богатства семьи Рокфолс. За исключением заранее открытого на мое имя банкового счета с более чем щедрыми процентами.
— Ты сказала — семнадцатая?
— На текущий момент семья Рокфолс усыновила сорок три ребенка. Все они взяты из государственных бюджетных детских домов. Всем им даровано новое безопасное будущее.
— Ясно…
— Уверен?
— Нет, — признался я. — Сорок три ребенка? А своих сколько?
— Двадцать один прямой наследник.