Пушкинская, 27. Дом-музей Дмитрия Иаркисовича Мамина-Сибиряка. Одноэтажное кирпичное здание Шесть окон по фасаду, на улицу. Застекленный, выступающий к тротуару тамбур крыльца.
В этом доме Мамин-Сибиряк прожил тринадцать лет вместе со своей гражданской женой Марией Якимовной Алексеевой. Я упоминаю имя ее не просто так: без помощи и самоотверженного участия этой незаурядной женщины русская литература, может быть, и не имел» бы Сибиряка…
Именно здесь им создано по существу все самое лучшее.
Здесь он написал и своих «Бойцов» — очерки весеннего сплава по Чусовой. Ими Салтыков-Щедрин открыл июльскую и августовскую книжки «Отечественных записок» 1883 года. С «Бойцов», собственно, и начался Мамин-Сибиряк как большой писатель.
С того места, где установлен бюст-памятник Бажова, открывается вид на обширный городской пруд, образованный Исетью.
Плотина, преградившая путь реке, сооружена в 1723 году (с этого-то и пошел город). Интересно, что плотина ни разу капитально не ремонтировалась. В 30-е годы прошлого века она была архитектурно оформлена по проекту М. П. Малахова — главного архитектора екатеринбургских заводов. Чугунная решетка работы каслинских мастеров не уступает по красоте решеткам Ленинграда. Еще во времена молодого Мамина на плотине был разбит сквер.
Затем мы разыскали улицу Чкалова и на ней дом № 11.
Здесь с предреволюционных еще лет, когда улица называлась Архиерейской, и до конца дней своих жил Павел Петрович Бажов.
Дом Бажова, как нам и представлялось, был старый, рубленый, на совесть сколоченный. Он не прятался ни за дощатым забором, ни за кустами-деревьями, не был он сдавлен и соседними домами, а стоял — руки в боки — на углу, словно на люди вышел, и гостеприимно поглядывал вокруг своими ясными окнами.
Видны были и надворные постройки (тоже крепкие, добротные), и небольшой садик, посаженный и взлелеянный руками Павла Петровича.
Уходя отсюда, мы все оглядывались: а вдруг появится и сам волшебник-старик — небольшой, седобородый и ясноглазый, в своей любимой толстовке, перепоясанной ремешком, и в сапогах? Потому-то, видно, мы и не поехали на Ивановское кладбище — на могилу писателя…
В свое время, еще до революции, Бажов совершил путешествие по Чусовой. Молодой учитель-словесник имел обыкновение проводить отпуск в поездках по страстно любимому краю. Где на лодке, где пешком или на лошадях. В тот раз он отправился со специальной целью— записать причусовские присловья. Это была его первая краеведческая работа. И хотя тетрадки с записями погибли во время гражданской войны, богатый, образный язык чусовлян несомненно оставил след в чудесных бажовских сказах.
В Свердловске начали завязываться и путевые наши знакомства.
Так, с седым инженером и его женой мы встретились у не совсем обычного архитектурного памятника — возле дома, в подвале которого 17 июня 1918 года по решению Уральского областного Совета (к городу тогда рвались колчаковцы) расстреляли Николая Романова с семьей и приближенными. Дом, где свершилось народное правосудие, выдержан в духе русского классицизма, но в характерном для уральского архитектурного стиля преломлении: своеобразные ампирные формы коринфских портиков, высокие и узкие рустованные ар и. служащие опорами для колонн. Кажется, бывшая усадьба Расторгуева-Харитонова.
У седого инженера висел на груди узкопленочный любительский киноаппарат, сиявший на солнце, как зеркало.
Седина сединой, но с виду инженер казался спортсменом. Нечто спортивное было и в облике его моложавой рыжеволосой подруги.
Мы обменялись несколькими фразами, однако ни мы, ни они как-то не поняли самого главного, того, что цель у нас общая — Чусовая, что мы и они, вот уже с этой минуты, сопутники по довольно длительному и не совсем тривиальному путешествию.
Зато на следующий день мы встретились возле Коуровской турбазы уже как хорошие знакомые.
Станция Коуровка часах в трех езды от Свердловска.
Переезд этот примечателен тем, что из Азии вы вновь попадаете в Европу.