Чиновница расплылась в улыбке.
— Господин Орнест, присаживайтесь.
Господин Орнест присел и уставился в мой рисунок.
— В этом помещении когда-то был сиротский приют для еврейских детей, — сказал он. — А теперь архив мертвецов…
Чиновница съежилась.
— Мы тоже рисовали, — сказал господин Орнест. — Я — нет, но Петр Гинц, Гануш Гахенбург, Бедржих Гофман были настоящими художниками… Мы в «Едничке» устроили Вацлавскую площадь. Мустек, трамваи… Водичкова улица, музей… Наш воспитатель Вальтер Айзингер сказал: «Наш дом был и будет первым».
— А что такое «Едничка» и где эта стена? — спросила я по-русски. По-чешски я тогда не говорила, но читала и многое схватывала со слуха.
— «Едничка» — это комната № 1 в нашем детском доме L-417. Сейчас там музей чехословацкой милиции.
Раз он понял мой вопрос, значит, как-то договоримся.
— Я вчера была в Терезине и хотела попасть внутрь здания L-417, но меня заловили милиционеры и заставили смотреть кино про их доблестные подвиги, я была одна в зале.
Господин Орнест расхохотался. Чиновница тоже. У него был заразительный смех. Интересно, откуда он про меня узнал?
— Я тоже милиционер. Увидев красивую женщину, входящую в Еврейский музей, тотчас навел справки.
— И у нас есть красивые женщины, — заметила чиновница.
— Разумеется. Но я выбрал эту и хочу пригласить ее в кафе. Госпожа Макарова, — резкий поворот в мою сторону, — не откажете в любезности?
Заманчивое предложение. Судя по тому, как пялилась на него чиновница, человек он известный, и не только тем, что был в Терезине. Вдруг он видел Фридл? Мальчики с ней тоже рисовали…
За спиной памятника Яну Гусу в ту пору было кафе, а сейчас сувенирный магазин «Кафка». Господин Орнест помог мне снять шубу, потребовал у официанта вешалку, повесил ее на плечики и набросил сверху свое пальто.
— Висим на крючке в обнимку, — рассмеялся он и отодвинул стул от столика.
Я села.
— Зденек Орнест, знаменитый актер, — пожал он мне крепко руку и задержал в своей. — Не трусь, я выбрал тебя в сестры. Никакого флирта. Просто любовь.
— Вы репетируете роль?