— Ишь ты! А я и не знал.

— Да ты, я гляжу, многого не знаешь или не понимаешь.

— Это чего же?

— Ну как же, в церкви не бываешь, лба не крестишь, с людьми не здороваешься. Старикам не кланяешься.

— Еще чего, кланяться!

— Я же и говорю — странный.

— Ну уж какой есть.

— Потому за тебя никто и не вступится перед отцом Питиримом.

— Это перед попом, что ли?

— Ага, перед ним.

— Интересный он у вас какой-то. Явно что-то от меня хочет, а что — не говорит.

— А ты не знаешь?

— Нет, не знаю. Может, ты расскажешь?

— Может, и расскажу.

— Так говори…

— Некогда мне с тобой сейчас разговоры вести. Вот как повечеряешь, так приходи к крайнему гумну…

— А ты придешь?

— Может, и приду, коли время будет, — решительно поднялась молодая женщина и, не оборачиваясь, пошагала прочь.

День после этого тянулся как густой кисель из чашки, но всё же подошел к концу. Отогнав стадо в деревню, пастухи разошлись по домам. Дмитрий, дождавшись темноты, пошагал к назначенному месту и едва не заблудился. Только народившаяся луна давала мало света, и парень совсем уже было растерялся, когда чья-то рука затянула его в большой сарай.

— Вот ведь бестолковый, — досадливо зашептала ему на ухо Дарья, — ты бы еще звать начал!