— Сделал. Но, Сергей Алексеевич, это не ваш гороскоп.

Тут он очень сильно удивился, я бы даже сказал — испугался. У него в глазах промелькнул некий ужас от того, что я знаю что-то большее, чем он предполагал. Но он быстро взял себя в руки и спокойно спросил:

— А почему?

— Дело в том, что родись вы в тот день, который вы дали — 25 марта 1915 года, — у вас не было бы такой экстрасенсорной энергетики, о которой вы рассказываете. Это неправильный гороскоп, потому что если бы он был правильный, то это были бы не вы.

Он рассказывал, что когда работал у Гитлера, то занимался не только астрологией, а учился экстрасенсорике, или тому, что называется биорадиологией по-немецки. И он не только диагностировал больных, но у него была более высокая цель — он лечил их своим полем. Его перевели в группу экстрасенсов, в штабе Роммеля[46]. Вронский даже помогал Роммелю снимать головные боли.

Я продолжаю:

— Потому что у вас была бы другая энергетика: вы не могли бы быть энергетическим донором. А я и сам вижу, что у вас энергетика сильная.

Действительно к нему при мне приходили люди, которых он исцелял. Иногда приходилось наши разговоры прерывать, из-за того, что к нему клиент приехал откуда-то издалека. Он должен был хотя бы на полчаса отлучиться, чтобы поработать с ним, сделать ему энергетическую подпитку и так далее.

После этого курьезного случая он очень сильно меня зауважал. Особенно после того, как я ему сказал, когда он действительно должен был бы родиться, чтобы быть сильным экстрасенсом.

Вронский любил слегка, но безобидно обманывать. Это подтверждает и Юлия Бугуева, известный художник, скульптор, хиромант. Она очень часто у него бывала и с ним общалась, знает всю его историю жизни. Она ему как-то говорит:

— Сергей Алексеевич, зачем вы иногда фантазируете? Этого же не было на самом деле.

А он так хитро улыбается в ответ:

— Ты же понимаешь, я люблю пофантазировать, я люблю создать вокруг себя некую ауру загадочности и прочее. Меня это веселит.

У него были свои представления о том, что можно говорить и чего говорить нельзя. По силе энергетики он, конечно, Овен, но кроме Овна, у него аспектирован Рак. А вот Раки — любят напускать туман, предпочитают сидеть, что называется, в подполье: под своими корягами. Очень трудно понять: когда они правду говорят, а когда у них разыгралась фантазия. Вронский в этом смысле был совсем не характерным Овном, у него эта энергетика Рака присутствовала в экспрессии, я бы даже сказал. Татьяна Тайнс тоже говорила, что некоторые вещи, которые он ей рассказывал, невозможно проверить. Но потом косвенным путем часто подтверждалось, что он действительно это знал и не мог просто придумать. Поэтому у меня было неоднозначное отношение к его истории. Я и сегодня не все могу принять за сто процентов. Но какие-то интересные нюансы там есть.

Книжка вышла, и люди очень ею заинтересовались, Татьяна Тайнс устраивала презентации этой книги. О ней писали в газетах, обсуждали на различных научных конференциях. Один раз и мне пришлось поучаствовать в таком обсуждении. Татьяна сделала встречу-лекцию с Вронским для профессорско-преподавательского состава МГУ.

Я представлял Ассоциацию энергоинформационного обмена, рассказывал, что мы занимаемся астрологией для предупреждения аварий. Вронский — мэтр немецкой астрологической традиции, которая была еще в Третьем рейхе. На той конференции он рассказал историю своей жизни: как он попал в Россию и так далее — у него такая непростая судьба, которую сложно, конечно, проверить в деталях. Я тогда очень сильно напрягся, когда он рассказывал, что был на приеме в сталинском Кремле, его вызывал Берия. Когда его вызвали к Берии прямо практически сразу после того, как он прилетел из Германии через линию фронта на самолете, то есть вернулся с задания. Он был из прибалтийских немцев, которые в 1930-х годах были переселены как фольксдойче в Германию. В Третьем рейхе он получил знания астрологии и биорадиации, как это тогда называлось. Рассказывал о том, что у него было некое задание, особая миссия. Он не сам туда попал, его «наши» завербовали или направили. И когда он вернулся назад и докладывал что-то Берии, тот, заметив, что у него очень хорошие сапоги — немецкие, кожаные, хорошей выделки, спросил:

— У тебя какой размер?

— 42-й.

— Вот и у меня 42-й. Ну-ка, давай-ка, меняемся сапогами.